Филип Фармер - Одиссея Грина
— Они сделали это без зла, просто не хотели, чтобы в комнате был хотя бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были женщины. Скажу честно: чуть не рехнулся, когда увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим. Особенно, когда увидел, что хирурги здорово пьяны. Но Джон Ячменное Зерно вытолкал меня. Он сказал, что в этот момент женщины готовы разорвать, в прямом смысле этого слова, любого подвернувшегося мужчину. И намекнул, что некоторые музыканты стали жрецами поневоле — им не хватило прыти убраться с дороги женщин в вечер зимнего солнцестояния.
Джон Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается только братья Великого Самца по тотему находятся в это время в относительной безопасности. Я ответил, что нет, но раньше был членом Львиного клуба, хотя уже давно не платил членских взносов. Он сообщил, что я буду в безопасности на следующий год, когда Герой-Солнце будет из Львов, сейчас же находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома, пока Сын — он имел в виду тебя — не родился. Вернулся я рано утром. Все, кроме тебя, ушли. Ну, а я остался возле кровати ждать, когда ты проснешься.
— Я кое-что припоминаю, — задумчиво произнес Стегг. — Все как в тумане, все перепутано, но помню, как очнулся после того пойла. Я был беспомощнее ребенка. Вокруг было шумно: все женщины кричали, словно все разом рожали.
— А ребенком был ты, — подсказал Кальтроп.
— Я? Откуда ты знаешь?
— Ниоткуда. Просто ситуация проясняется.
— Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, — взмолился Стегг. — Я едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня не было ни малейшего представления об их намереньях, пока ему не перерезали горло. Я с ног до головы был в крови.
Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое треугольное отверстие, что-то вроде металлического каркаса, обрамленного какой-то розоватой юбкой. Две жрицы схватили меня за плечи и тащили через отверстие. Остальные же мяукали по-кошачьи, как безумные. Уж насколько я был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты в жизни не слышал таких кошмарных криков.
— Слышал, слышал. Весь Вашингтон слышал. Все взрослое население стояло у ворот Белого Дома.
— Я застрял в отверстии, и жрицы яростно толкали меня. Мои плечи сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как на шею мне брызжет вода — кто-то, должно быть, направил на меня струю. Помнится, я подумал, что у них в доме есть что-то вроде насоса, уж больно сильный был напор.
Наконец я проскользнул сквозь отверстие, но не упал: две жрицы подхватили меня на руки, подняли и повернули вверх ногами. Шлепали меня, здорово шлепали. От удивления я закричал.
— Именно этого они и хотели от тебя.
— Затем меня уложили на другой стол, прочистили рот, нос и глаза. Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях было полно какой-то слизи. Наверное она затрудняла дыхание, но я не осознавал этого. Потом… потом…
— Что потом?
Стегг покраснел.
— Меня отнесли к невообразимо толстой жрице, распластавшейся на моей кровати. До этого я не видел ее.
— Наверное, она приехала из Манхэттена. Джон Ячменное Зерно сказал мне, что тамошняя жрица очень толстая.
— Чудовищная — вот верное слово, — продолжал Стегг. — Такой толстухи я в жизни не видел. Могу поспорить, рост у нее не меньше моего. И весила она, наверное, не меньше полутора сотен килограммов. Все ее тело было покрыто пудрой, должно быть, добрую бочку извели на это. Она была огромная, круглая, похожая на пчелиную матку, рожденную только для того, чтобы откладывать миллионы яиц.
Он немного помолчал.
— Они положили меня так, что голова моя покоилась на одной из ее грудей. Клянусь, это была самая большая грудь в мире. Она казалась выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и повернула к себе. Я пробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать.
И тогда я почувствовал себя маленьким ребенком, я не был более взрослым. Я, Питер Стегг, был новорожденным. Должно быть, это пойло все еще действовало. Клянусь, в нем был гипнотический компонент. И я был… я был…
— Голодным? — тихо подсказал Кальтроп.
Стегг кивнул головой. Затем, явно желая сменить тему, он провел ладонью по одному из рогов и сказал:
— Гм. Рога укоренились прилично.
— Да. У Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые не столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти. Между прочим, эти панты гораздо больше, нежели символ или украшение. Они действуют. Тысяча против одного, что они содержат железы, которые выделяют в твою кровь гормоны всех видов.
Стегг заморгал.
— Что заставляет тебя так думать?
— Во-первых, Джон Ячменное Зерно сделал пару намеков, во-вторых, ты феноменально быстро оправился после такой сложной операции. Ведь нужно было сделать два отверстия в черепе, поместить в них панты, соединить их кровеносные сосуды с твоими и… один бог знает, что еще.
— Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее выходки.
Кальтроп смотрел на него с беспокойством.
— А сейчас ты чувствуешь себя хорошо?
Стегг раздул ноздри и ударил себя в грудь.
— Нет. Но чувствую, что мог бы покорить весь мир. Только вот… я голоден, как медведь после спячки. Сколько я пробыл без сознания?
— Почти тридцать часов. На улице темнеет. — Кальтроп приложил ладонь ко лбу своего капитана. — У тебя жар. Не удивительно. Тело бурлит, как доменная печь, создавая новые клетки, насыщая кровь гормонами. Для твоей печи нужен уголь.
Стегг ударил кулаком по столу.
— Пить я тоже хочу! Весь пылаю!
Он стал бить кулаком в гонг, пока весь дворец не наполнился звоном. Тут же в дверь ринулись слуги, явно ожидавшие этого сигнала, держа в руках подносы со множеством тарелок и бокалов.
Забыв все хорошие манеры, Стегг вырвал поднос из рук слуги и начал загружать быстро работающие челюсти мясом, останавливаясь только для того, чтобы запить проглоченное громадными глотками пива.
Он перемазался в пище и пиве, но не обращал на это никакого внимания, хотя раньше всегда ел аккуратно.
Рыгнув так, что чуть не сшиб слугу, он прогремел:
— Могу всех перепить, перебить, пере…
Затем еще раз рыгнул с такой же силой и снова набросился на еду, как оголодавший боров на лохань.
Кальтропа тошнило не только от самого этого обжорства, но и от его причины. Он отвернулся. Очевидно, гормоны вымывали из психики Стегга все ограничения и обнажали чисто животную составляющую человеческого естества. Что же будет дальше?
Наконец Стегг поднялся, выпятив живот вперед, ударил себя кулаком в грудь, словно горилла, и заявил:
— Ух-х!.. Вот теперь мне хорошо, даже очень! Эй, Кальтроп, ты тоже должен раздобыть себе пару рогов. Ах, да! Я забыл, что у тебя уже есть пара. Именно поэтому ты покинул Землю, не так ли? Ха! Ха!
Лицо антрополога вспыхнуло и исказилось гримасой, он вскочил и бросился на Стегга. Тот рассмеялся, схватил его за рубаху и остановил. Кальтроп ругался, беспомощно размахивая руками. Затем неожиданно почувствовал, как пол уходит из-под его ног, и тут же ткнулся во что-то твердое сзади. Раздался громкий звон, и до него дошло, что он угодил в гонг. Чья-то огромная рука обхватила его за талию и поставила на ноги. Испугавшись, что Стегг прикончит его, он сжал кулак и ударил его смело, но беспомощно. Затем опустил кулак.
В глазах Питера стояли слезы.
— Великий Боже, что со мной? Должно быть, я совсем тронулся, если позволил себе такое с тобой… с моим лучшим другом! Со мной что-то не так! Как я мог?
Он заплакал и с таким чувством прижал к себе Кальтропа, что тот вскрикнул от боли. Стегг виновато отпустил его.
— Ну ладно, ты прощен, — сказал Кальтроп, осторожно отодвигаясь от него подальше. Только сейчас он понял, что Стегг уже не отвечает за свои действия. Он как бы стал ребенком. Но ребенок не всегда абсолютный эгоист, он может быть и добрым, и сердечным. И Стеггу сейчас на самом деле было стыдно. Кальтроп подошел к окну.
— На улице полно народу и факелов, — сказал он. — Сегодня вечером будет еще один праздник.
Эти слова ему самому показались вымученными, хотя он и не знал, что жители Ди-Си сегодня собрались на церемонию, где почетным гостем и главным участником будет его капитан.
— Не задумали ли они содрать с кого-нибудь кожу? — спросил Стегг. — Когда эти люди начинают веселиться, они не останавливаются ни перед чем. Все запреты отбрасываются, как прошлогодняя змеиная кожа. Их совсем не волнует, если во время праздника они кого-то покалечат.
Затем, к великому удивлению Кальтропа, он заявил:
