Роджер Желязны - «Если», 1993 № 09
По моим прикидкам, к этому времени он наверняка разбудил всю округу.
— Ну началось, — сказал я, вставая с постели.
— Приготовить завтрак?
— А что остается? — отозвался я. — Еще никому не удавалось уснуть, когда Белсен погружен в работу.
Пока она готовила завтрак, я прогулялся в садик за гаражом поглядеть, как поживают мои георгины. Да, не буду скрывать: я просто влюблен в георгины. К тому же приближались выставки, и несколько моих любимцев как раз должно было расцвести к ее открытию.
Словом, я отправился в сад, но не дошел. Это тоже одна из особенностей нашего городка: человек начинает что-то делать без всякой надежды на завершение, потому что всегда найдется кто-то, кто насядет на него со своими разговорами.
Мне выпал Добби. Иначе — доктор Дарби Уэллс, добродушный старый чудак с бакенбардами, сползающими на щеки, живущий в соседнем доме. Мы так зовем его — Добби, и он ничуть не возражает, поскольку это в своем роде знак уважения, которое мы испытываем к нему. В свое время Добби был довольно известным энтомологом и преподавал в университете, а имя «Добби» ему придумали студенты.
Но теперь Добби на пенсии, и заняться ему особо нечем, если не считать длинных разговоров с каждым, кого удастся заполучить.
Едва заметив его, я понял, что погиб.
— По-моему, это прекрасно, — начал Добби, облокачиваясь на свой забор и открывая дискуссию, как только я подошел достаточно близко, чтобы его услышать, — когда у человека есть хобби. Но мне почему-то кажется, что не стоит столь настойчиво демонстрировать его всей округе.
— Вы имеете в виду это? — спросил я, тыча пальцем в дом Белсена, откуда неслись скрежет и кошачьи вопли.
— Совершенно верно, — подтвердил Добби, приглаживая седые бакенбарды с выражением глубокого раздумья на лице. — Но, заметьте, я ни на одну минуту не перестал восхищаться этим человеком…
— Восхищаться? — переспросил я. Бывают случаи, когда я с трудом понимаю Добби. Не столько из-за его манеры разговаривать, сколько из-за его способа мыслить.
— Верно, — подтвердил Добби. — Созданная им машина для чтения нот — весьма хитроумное сооружение. Иногда она мне кажется почти человеком.
— Когда я был мальчишкой, — сказал я, — у нас стояло механическое пианино, которое тоже неплохо играло.
— Да, Рэндолл, вы правы, — признался Добби, — принцип был похож, но все эти старые пианино лишь заученно бренчали, а машины Белсена создают собственную музыку.
— Должно быть, она для такой же механической аудитории, — ответил я, не выразив ни малейшего восхищения. — Все, что я слышал, — это полнейший бред.
Мы спорили о Белсене и его оркестре, пока Элен не позвала меня завтракать.
Едва я уселся за стол, как она принялась зачитывать свой «черный список».
— Рэндолл, — решительно произнесла она, — на кухне опять кишмя кишат муравьи. Они такие маленькие, что их почти не видно, зато пролезают в любую щель.
— Я думал, ты от них избавилась.
— Ну да, я отыскала муравейник и залила кипятком. На сей раз этим придется заняться тебе.
— Ладно, — пообещал я, — займусь.
— То же самое ты говорил и в прошлый раз.
— Я уже собрался, но ты меня опередила.
— Это не все. На чердаке в вентиляции завелись осы. На днях они ужалили девочку Джонсов.
Она собралась произнести еще что-то, но тут по лестнице скатился наш одиннадцатилетний сын Билли.
— Смотри, пап, — восторженно воскликнул он, протягивая небольшую пластиковую коробочку. — Таких я раньше никогда не видел!
Мне не было нужды спрашивать, кого он еще не видел. Я догадывался, что в коробочке очередное насекомое. В прошлом году — марки, в этом — насекомые, потому что рядом живет энтомолог, которому нечем заняться.
Я нехотя взял в руки коробочку.
— Божья коровка, — сказал я.
— А вот и нет! — возразил Билли. — Оно гораздо больше. И точки другие, и цвет. Оно золотое, а божьи коровки оранжевые.
— Ну тогда поищи его в справочнике, — нашелся я.
Парень был готов заниматься чем угодно, лишь бы не брать в руки книгу.
— Уже смотрел, — к моему удивлению, сообщил Билли. — Всю перелистал, а такого не нашел.
— Боже мой, — резко произнесла Элен, — сядь наконец за стол и позавтракай. Мало того, что житья не стало от муравьев и ос, так еще и ты целыми днями гоняешься за всякой мерзостью.
— Мама, это не мерзость, каждый образованный человек должен знать, что его окружает, — запротестовал Билли. — Так говорит доктор Уэллс. Он говорит, что в мире семьсот тысяч видов насекомых…
— Где ты его нашел, сынок? — спросил я, подыгрывая парню, а то Элен слишком круто взялась за него.
— Он полз по полу в моей комнате, — ответил Билли.
— В доме! — завопила Элен. — Мало нам муравьев!
— Покажу его доктору Уэллсу, — сообщил Билли.
— А не надоел ты ему? — спросил я.
— Как же, надоел! — сказала Элен, поджав губы. — Этот Добби и приучил его заниматься разной пакостью.
Я отдал коробочку. Билли положил ее рядом с тарелкой и приступил к уничтожению завтрака.
— Рэндолл, — сказала Элен, дойдя до третьего пункта обвинения, — я не знаю, что делать с Норой.
Нора — наша уборщица. Она приходит дважды в неделю.
— И что она на этот раз натворила?
— В том-то и дело, что ничего. Она ничего не делает. Даже пыль не вытирает. Помашет для вида тряпкой, и все. А уж переставить лампу или вазу, чтобы убрать под ними!..
— Ну, найди вместо нее кого-нибудь.
— Рэндолл, о чем ты говоришь? Попробуй найди
в наше время уборщицу!.. Я беседовала с Эми…
Я слушал и вставлял по ходу дела междометия. Все это мне уже приходилось слышать раньше.
Сразу после завтрака я пошел в контору. Для посетителей было рановато, но я хотел заполнить несколько страховых полисов и сделать кое-какую работенку, так что лишний час-другой мне не помешал бы.
Вскоре после полудня позвонила взволнованная Элен.
— Рэндолл, — выпалила она без всяких предисловий, — кто-то швырнул валун в самую середину сада!
— Повтори, пожалуйста, — попросил я.
— Ну, знаешь, такую большую каменную глыбу. Она раздавила все георгины.
— Георгины! — завопил я.
— Самое странное, что нет никаких следов. Такую глыбу можно было привезти разве что на грузовике…
— Ладно, успокойся. Скажи мне лучше, камень большой?
— Да почти что с меня.
— Быть того не может, — возмутился я, но постарался взять себя в руки. — Это чья-то дурацкая шутка. В нашем городе шутников хватает.
Я перебрал в голове тех, кто решился бы на подобную канитель, но так ни на ком не остановился. Джордж Монтгомери? Но он человек занятой. Белсен? Тот слишком поглощен своей музыкой, чтобы отвлекаться на нелепые шутки. Добби? Но я не мог представить себе, чтобы он вообще когда-нибудь шутил.
