Джон Макдональд - Искатель. 1991. Выпуск №3
Я выхватываю арбалет из-за спины и бью им в стекло. Двое налетчиков поворачиваются в мою сторону, а третий возникает вдруг, закрывая свет из окна. Арбалет слегка вздрагивает в моей руке, и тень исчезает с окна, превращаясь на свету в человека в черной кожаной куртке. Человек еще не ощутил боли по-настоящему, но лицо его уже перекосилось от первой ее волны и ужаса всего происшедшего. Эти двое не станут ломиться в окно, они бегут к выходу на веранду. Я перепрыгиваю через небольшой заборчик и оказываюсь у двери, раскрытой во двор, в нужный момент. Когда один из рэкетиров появляется на пороге, я пинаю дверь ногой. Слышится звон разбитого стекла, бегущий валится снопом на цементированный порожек. Я резко прыгаю в сторону и кульбитом преодолеваю заборчик, прокатываясь по цветнику и ощущая, как хрустят подо мной подмерзшие стебли давно умерших цветов. Я встаю на одно колено и сразу рефлекторно забрасываю правую руку в специально сшитый карман под воротником. Рука крепко захватывает тонкий стальной стержень. Бросок следует точно и в нужный момент, когда силуэт бегущего человека чуть-чуть не достигает невидимой линии, при пересечении которой он встретится с летящим металлическим предметом, стрелкой, сильно утолщенной на одном конце. Внутри этого утолщения залито граммов сто ртути, поэтому стрелка всегда втыкается в цель нужным концом.
Данный конкретный случай исключения не составляет: бегущий вскрикивает и мгновенно останавливает бег, падая на одно колено и прижимая руки к животу.
Ни секунду не оставаться на одном месте, иначе окажешься потенциальной мишенью. Я взлетаю назад и вбок, толкаюсь руками и приземляюсь метрах в трех от того места, где только что был. Все было сделано вовремя — тут же мне в уши вступает громкий треск. Спутать его с чем-либо трудно — это пистолетный выстрел. Свиста пули я не слышу, она прошла достаточно далеко от меня.
Однако игре в догонялки не время и не место. Я делаю несколько скачков зигзагами и скрываюсь за спасительной стеной. Потом наискосок пересекаю огород и перепрыгиваю через забор на соседнюю усадьбу. В том дворе собака сразу заходится истошным лаем, даже хрипеть начинает от усердия. Я снимаю маску, прячу ее. Потом взвожу пружину арбалета, прячу арбалет за спину под капюшон, там у меня для этого приспособлен карман. Перепрыгиваю через забор на улицу и иду вниз, удаляясь от дома Карпачевой.
Этой ночью Болотину звонят. И звонит ему Польшин.
— Послушай, тут срочное дело, — говорит он.
— Ночь на дворе, — ворчит Болотин. — До утра нельзя подождать, что ли?
— Слушай, ты кончай эти… — тон непререкаемый, повелительный.
— Да что уж так смертельно? — Болотин явно растерян.
— Смертельно. Надо двоих ребят пристроить в травматологию или хирургию.
— Куда?
— Ну, в ту больницу.
— Но ведь нет у меня там своих людей, это же только в терапии человек…
— …твою мать! — удивленно хрипит Польшин. — Они загнуться могут, а ты мне тут рассусоливаешь. Как из дерьма вас вытаскивать, так вы согласны, а как долги отдавать…
— Ладно, съезжу я сейчас, попробую устроить, — бормочет Болотин.
— Пробовать ни хрена! Часа через два самое позднее чтоб у меня был!
А на следующее утро я без особого труда «вычисляю» магазин, которым заведует Карпачева. Для этого я пользуюсь служебным телефоном своего приятеля. Тот работает художником при каком-то инициативном центре, ютится в крохотной комнатенке. В ней не то что рисовать — просто находиться больше получаса трудно, а уж для страдающих клаустрофобией и пять минут наверняка слишком большим сроком покажутся. Наверное, поэтому мой приятель и шатается целыми днями по смежным помещениям подземелья (центр размещается в подвале). Но телефоном комнатенка оборудована, и даже параллельных аппаратов на том номере нет. Шаг за шагом я решаю задачу определения номера телефона Карпачевой, совершив, как мне кажется, минимум операций для данных конкретных условий. Но звонить Карпачевой со служебного телефона по меньшей мере неосторожно. Поэтому я прощаюсь со своим приятелем (отыскав его в четвертой — последней по счету — комнате подземелья) и, выйдя на солнечный свет, тут же устремляюсь на поиски телефона-автомата. Происходит чудо, на которое я в глубине души очень надеялся, — Карпачеву зовут к телефону. Стало быть, она по крайней мере жива, если даже и не совсем здорова.
— Да, — произносит женский голос.
— Лидия Макаровна? — переспрашиваю я.
— Да-да, — подтверждает Карпачева и тут же подозрительно: — Ас кем я говорю?
— Это из городского бюро технической инвентаризации, — ляпаю я. — Вы проживаете по улице Маньчжурской, 17, в частном домовладении? Тут к нам обратились за справкой…
— Кто обратился? — резко перебивает она меня. И тон совершенно прокурорский. Твердая старуха. Ей вчера разбили очки, может, у нее даже сотрясение мозга. Рядом с ее домом стреляли, наконец. А она ведет беседу в этакой манере абсолютного превосходства. Таких разве чем проймешь?
— Это уже не имеет значения, кто обратился, — тон мой до предела официален. — Я хочу одно уточнить: дом номер семнадцать по улице Маньчжурской вам принадлежит?
— Мне. А с кем я все-таки говорю, как ваша фамилия? Ф-фу! А я уж было усомнился в вещах очевидных —
что именно на нее вчера был совершен налет. Богатая воровка и дура. Не добили ее молодцы Штогрина, добьют когда-нибудь экспроприаторы из другой «команды». И никуда она не побежит жаловаться, потому что товарищ Польшин обложил ее данью на свету и дает «наводку» ребяткам, которые орудуют в полутьме. Сто выстрелов из ста в «яблочко» — у Польшина досье на каждую потенциальную жертву Штогрина.
Интересно, а почему Штогрин этим занимается? Всего три года назад он работал завмагом — данные у меня все из того же источника, от Петриченко (как бы ему не показался подозрительным мой пристальный интерес к этой одиозной фигуре). Работал, значит, завмагом, а потом вдруг резко к избранной стезе охладел. Несмотря на дружбу с Польшиным, который уже не менее пяти лет является городским начальником отдела по борьбе с хищениями. Вроде бы должен себя чувствовать Штогрин за ним как за каменной стеной…
А если в этой задачке кое-какие величины с обратным знаком подставить, то решение тоже достаточно тривиальным будет выглядеть. Компаньоном, соучастником, подельником Польшин Штогрина мог просто вынудить стать. Ведь, как ни крути, Штогрин делает всю грязную работу, а Польшин — работу «белого человека». Прессинг в служебном кабинете можно и не учитывать, риск несоизмерим.
Но Штогрин тоже не высовывается особенно. Во время последней операции по выколачиванию материальных средств из старухи Карпачевой глава коммандос в машине сидел. И только в самый критический момент покинул транспортное средство, но и здесь не ринулся сломя голову в гущу событий, а пальбу затеял.
