Джон Стиц - Глубокий сыск
Я не знал, что бы еще такое перерезать. Стоит переборщить, как галерея просто обрушится. Стоит недооценить ее прочность — теплая встреча нос к носу с нашим противником мне гарантирована.
Я подпилил опоры на девять десятых диаметра, молясь, чтобы «танк» оказался не менее массивным, чем кажется со стороны.
Теперь оставалось только одно — ждать. Я оглянулся на остальную компанию — они были в безопасности. М-да, удивил меня Зелдон. Он был идеальным кандидатом для этого задания, с его-то богатырской силой. Если б он вызвался, я немного помялся бы из благородства, но вскоре уступил бы ему эту честь.
Может, я стал жертвой собственного стереотипного мышления? Всем вомперийцам, которые доселе встречались на моем жизненном пути, были свойственны гиперразвитое бескорыстие и твердое убеждение, что угождать окружающим — их долг. Наиболее распространенная среди них религиозная доктрина делала явный акцент на концепции совести и признании своей вины. Но разве следует из этого, что и Зелдон непременно таков?
Было жарко — казалось, даже кровь в жилах закипела. По крайней мере у меня. Я не мог понять, стало ли жарче со времени нашего возвращения, но шар, катавшийся по полу — там, далеко внизу, еще не притомился испускать ослепительный свет, который остался бы висеть в воздухе, даже если убрать его источник.
Ох как мне хотелось, чтобы шарика-фонарика здесь больше не было. Чтобы нас здесь больше не было. Или чтобы хоть «танк», наконец, прибыл.
Одно из трех желаний сбылось — не так уж плохо. Дверь за моей спиной с грохотом распахнулась.
И вновь захлопнулась — почти захлопнулась, наткнувшись на препятствие. Преследователь просунул нос в дверь. Медленно-медленно дверь вновь начала открываться, временно заслоняя меня от охотника.
И вот распахнулась настежь, прижав меня к стене. Что ж эта чертова галерея не рушится?
Нос «танка» показался из-за створки двери, и меня впервые охватило ужасное предчувствие, что эта штуковина при необходимости может взлететь.
11. ПОГРЕБЕННЫЕ ВО ТЬМЕ
Я застыл, прижавшись к стене, обливаясь потом не зная, что бы такое предпринять.
Какого черта эта дрянь не падает? Машина-ищейка почти выехала на расшатанный участок галереи — я же слышал, как затрещали опоры. Может, эта зверюга умеет летать или вовсе держится на воздушной подушке? Правда, она передвигалась беззвучно, а беззвучных «амфибий» я еще не видывал. Наверное, так и так мне придется сталкивать ее в бездну.
Нос машины высунулся больше. Я ринулся в атаку. Конкретно, я покрепче уцепился за опору, одновременно сильно топнув ногой по краю своего «капкана».
Никакой реакции.
И тут же раздалось «чпок» — будто сухая ветка обломилась, — и расшатанный участок галереи чуточку накренился.
Воспрянув духом, я вновь занес ногу над полом, яростно топнул и, обнаружив под ступней пустоту, чуть не свалился вниз сам. Ибо в тот же миг опоры отказали и решетчатый пол начал рушиться.
За ним последовала и машина. Прежде чем провалиться окончательно, пол накренился в сторону зала, и машина прямо-таки съехала в бездну, спикировала к далекому полу. Я не отрывал от нее глаз надеясь, что летать она все-таки не умеет. Целую вечность она качалась и переворачивалась в воздухе пока, наконец, не грохнулась на пол.
Зрелище так меня увлекло, что я даже забыл, что стою на краю пропасти.
Удар об пол не причинил нашей преследовательнице видимого урона. Целехонькая, она запрыгала по полу, перевернулась вверх тормашками… и застыла.
Я направился к остальным. На полдороге снизу раздался шум. Машина не сдавалась. Видимо, она была снабжена маховиком-гироскопом, который умела, постепенно раскрутив, внезапно останавливать, или же какимто более прогрессивным механизмом… Факт тот, что на моих глазах она опять перевернулась «на брюхо» и бодро покатила по полу зала.
Если посчастливится, она вскоре наткнется на огненный шар. В любом случае, даже если машина и не повреждена, она все равно не скоро взберется обратно на «наш» ярус.
Догнав товарищей, я еще раз покосился на машину внизу:
— Вот жалко, Сэм, что ты только один шарик прихватил. Мы бы ее сейчас в кольцо взяли.
— Пошли-ка отсюда. — Вот и все, что вымолвил Сэм. От жары он еще более охрип.
Когда мы шли по галерее к двери, Кейт сжала мою руку — сильносильно, до синяков.
— Я жив и здоров, — проговорил я тихо. Спасибо.
По сравнению с пылающей печью, в которой мы только что находились, коридор показался гигантской холодильной камерой.
— В какую сторону, Зелдон? — спросил я. — Ты у нас просто живой компас.
Зелдон указал. Мы двинулись в путь.
— Бен, — заговорил Зелдон, когда мы сделали несколько десятков шагов. — Насчет того, что произошло там, в зале. Я знаю, что должен был…
Я не хотел, чтобы он извинялся за свое поведение. Свинство это было с моей стороны — решать за него, что он должен.
— Зелдон, пока мы здесь, нам необходимо сосредоточиться на настоящем и будущем. Если только ты не сделал там наблюдений, которые могут увеличить наши шансы на спасение, давай думать лишь о том, что нас ждет впереди, ладно?
Зелдон заморгал своими огромными глазищами, затем посмотрел в конец туннеля.
— Полагаю, ты прав, — произнес он наконец.
Мы по очереди исполняли роль замыкающего часового, хотя первое время можно было бы обойтись и без арьергарда.
— Интересно, что нас ждет дальше? — промолвила Кейт. — Давненько нам не попадались местные вомперийцы.
— Может, машина, которая осталась в зале со спиралями, была их последней линией обороны, предположил я.
— В жизни ничего так легко с рук не сходит, пробормотала она.
— Ах, тебе это легким показалось… Каким же тяжелым трудом ты занималась, пока не подалась в археологию?
— Я — никаким особенно, зато моя сестра родила близнецов. Оба мальчики, — сообщила она с невинным видом. Я пригляделся к ней — несмотря на усталость, она улыбалась.
— М-да, слыхал бы это ваш профессор. Устав археолога разрешает фривольные разговоры на работе?
— Сомневаюсь, что я сейчас на работе. Видишь ли, этот город не совсем мертвый.
— Если мы еще его не умертвили, — сказал я, и это прозвучало мрачнее, чем я хотел.
Похоже, во мне пробудился талант обрывать любой разговор одним словом. Мы шли и шли по темным коридорам, больше для проформы заглядывая в двери в одну в каждом «квартале». Нашим очам представало все то же самое — либо анабиозные камеры, либо агрегаты непостижимого назначения.
