Юлия Зонис - Инквизитор и нимфа
— Секены тоже проходят две стадии развития. Первая, стадия роста, еще не годится для размножения паразитов, но вызывает переход личинок во второй возраст. Это резко увеличивает способность к телепатии у носителей, как правильно догадался Франческо. Все ваши вундеркинды с рано проявившимися способностями побывали на планетах с молодыми секенами. Что касается личинок, то они снова ждут, пока секен не созреет и не начнется цветение. Почуяв цветущий секен, личинка проходит третий метаморфоз. Затем перелинявшая нимфа покидает промежуточного хозяина и заражает секен, парализуя его нервную систему и направляя метаболизм на свои нужды. В секене она растет, жиреет, и наконец из нее вылупляется взрослый паразит, который откладывает яйца. Цикл завершен.
Геодец мог бы с тем же успехом заткнуться. Марк все уже знал и сам. Мозгом, расширившимся, казалось, до пределов этого мира, он впитывал и обрабатывал пикабайты информации ежесекундно — от писка полевой мыши до коловращения ветров над полюсом и пульса магмы в огненном сердце планеты. Он видел не глазами, как в ответ на призыв мальчишки над горизонтом вспухают медленные электромагнитные дуги, лепестки огромного цветка. Он чувствовал биение всеобщего ритма, музыку цветения, несколько нот из которой случайно досталось викторианцам. Эта магнитная пульсация, непрерывная, поднимающаяся на ионосферную высоту и опадающая до самого железного ядра, завораживала. Он знал все о полевой природе секенов, о том, что маленькая людская колония вступила в симбиоз с невероятным планетарным организмом, — и может быть, через тысячу лет потомки Нарайи и правда научились бы говорить с секенами на их языке. Им просто чуть-чуть не хватило времени, ведь биология всегда отстает, эволюция вида измеряется не столетиями. А у Салливана времени не было вовсе. Ему хотелось грызть и кусать, вгрызаться и впитываться, расти, расширяться, контролировать и подавлять.
— Зачем?… — прохрипел он.
Единственным центром спокойствия, зрачком бешеного планетарного смерча, закрутившего птиц, скалы, ветры и облака, оставался голос Ван Драавена:
— О, конечно, не затем, чтобы вы сожрали секен. Я хочу, чтобы вы взяли контроль над этой тварью. По крайней мере, попытались. Вы сможете контролировать паразита, а паразит будет контролировать секен. Видите, как все просто. А если вам не удастся, я успею вас остановить.
На пальцах лжесвященника вновь тускло блеснул металл. «Он просто проломит мне череп», — понял Салливан, но мысль его ничуть не взволновала. Ему казалось, что с него живьем сдирают кожу, что тонкие нити просачиваются сквозь поры, сквозь роговицу, пробивают дорогу, тянутся, тянутся, чтобы впиться и не пускать.
Он закричал, завыл, как умирающая собака.
— Возьмите себя в руки. Вы можете это контролировать. — Голос Ван Драавена перекрывал и песню секена, и рев урагана.
— Если бы не могли, я бы давно выпроводил вас с планеты. Сконцентрируйтесь.
— Помогите! — провыл Салливан.
— А я чем, по-вашему, занимаюсь? Но вы сами должны его удержать.
— Что?!
— Сами, Марк, сами. Я видел — у вас достаточно силы воли и упрямства. Это существо — часть вас. Оно жило в ваших генах, в генах ваших предков, может быть, тысячу поколений. Теперь предстоит решить, кто из вас хозяин — вы или оно. Поверьте, наконец, в себя. Я же в вас верю.
Он говорил так спокойно, словно читал лекцию в университете. Так, как говорил у доски отец Франческо, там, в просвеченном солнцем классе. Пыль секла лицо Марка, срывая остатки человеческого, в клочки раздирая память. Крест шатался. Марк знал, что у лезущей на волю личинки нет ни хитина, ни жвал, что это переплетение сложных разночастотных полей, — но ему все казалось, что из груди высовываются блестящие черные сяжки в пятнах крови и в сизой пленке внутренностей.
— Это первый секен из кластера. Скоро созреют его братишки и сестренки, потомство старой секеньей матки. Мне нужен способ контроля над цветением.
— Я не могу его удержать!
— Вы и не пытаетесь.
Холодные слова, холодный блеск металла.
Геодец врал. Марк пытался, он изо всех сил пытался удержать то, что рвалось изнутри, но тварь была в тысячи, в миллионы раз сильнее. Она тысячелетиями наблюдала за дедами и прадедами Марка, лениво поджидала, поводя усиками, она всегда была с ними, от кровавых судорог рождения до шелеста сыплющейся на гроб земли, — и сейчас тварь намеревалась для начала потребить то, что было Марком, чтобы собраться для последнего рывка. Марк швырял в эту прорву все, что нашлось под рукой: страх, ненависть, боль, рассветы, закаты, улицы, дома, лица, лица, лица… Тварь глотала и требовала еще.
Наконец у Марка осталось последнее.
Россыпь огней над рождественским катком.
Девочка танцует под музыку из «Щелкунчика».
Картинка полоскалась на ветру, лопалась, расползалась под пальцами, но Марк держался за этот клочок памяти из последних сил.
Девочка на льду.
Светлые волосы разлетаются.
Из простуженного динамика льется «Вальс цветов». Лепестки планетарного цветка распускаются, приоткрывая беззащитную мякоть.
Ритм становится все лихорадочней. Впиться и грызть. Рвать и кусать. Истошное биение пульса.
Это поет секен или надрывается его собственное сердце?
Спасения нет. Спасения не было никогда. Светлые глаза, сощурившись, приблизились.
— М-да, — констатировал голос, все такой же спокойный, но уже несущий нотку разочарования. — Похоже, я в вас ошибся. Что ж, я тоже иногда ошибаюсь. Вы намного слабее, чем мне показалось… а жаль. Считаем этот проект закрытым.
Лицо геодца было так близко, что Марку захотелось вцепиться в него зубами. Вместо этого он поймал взгляд чужака и швырнул вперед все то, что было им, Марком, и все, что было тварью, тысячи, миллионы нитей, самые крепкие в этой галактике «узы». Прозрачные глаза расширились, в них мелькнуло изумление… и Марк провалился.
На пустоши горел костер — синеватое негреющее пламя. Луна закатилась, исчезла и церковь — ведь нельзя же было считать церковью поросшие мхом развалины? У костра перед развалившейся церковью сидел человек. Сидел, чертил в пыли лезвием ржавой катаны.
Когда Марк подошел, человек поднял голову:
— Я вижу, ты обдумал мое предложение?
— Обдумал, — сказал Марк и тоже присел на корточки у костра.
Со времени их последней встречи человек нисколько не изменился, но Марк сейчас видел — или просто знал, — что обладатель ржавого меча намного старше геодца. Возможно, он старше и самой этой безвидной равнины с тенями холмов у горизонта.