Nik Держ - Cто лет безналом
Отец-настоятель маленькой, забытой богом и людьми обители в эту ночь тоже не спал. Он был стар, и бессонница была для него обычным делом. Старый монах никогда не сетовал на неё, наоборот, тихими спокойными ночами было легко размышлять: о бесконечной мудрости творца, о его вечности, о бренности человеческой жизни. Такими ночами священнику казалось, что сам Всевышний незримо присутствует в его келье в качестве молчаливого собеседника. Погрузившись в свои думы, настоятель не заметил, как дверь тихо открылась, и в келью вошёл монах.
— Я ухожу! — хриплым голосом произнёс вошедший.
От неожиданности настоятель вздрогнул:
— Кто здесь? А, это ты, Пётр! — с облегчением выдохнул старик.
— Я ухожу! — снова повторил Пётр.
— Значит, ты так и не сумел, — с горечью в голосе произнёс патриарх.
Монах опустился перед стариком на колени:
— Наставник…прости! Я честно пытался, но…
— Но у тебя ничего не вышло, — продолжил за него настоятель. — Я знаю. Я предполагал, что будет именно так. Вспомни тот день, когда ты первый раз переступил порог этой обители.
Понуро опустив голову, монах тихо произнёс:
— Я помню, святой отец, так ясно, как будто это было вчера.
— Что мучило тебя тогда?
— Тот же вопрос, что мучает меня и по сей день: зачем возник этот мир? Зачем? Зачем? — он обхватил руками голову. — Господи, — взмолился Пётр, — зачем ты так терзаешь меня?
— Успокойся, сын мой, — ласково сказал настоятель, подойдя к стоящему на коленях монаху. — Поднимись. Помнишь ли ты, что я сказал тебе в тот день?
— Помню, — поднимаясь с колен, произнёс Петр.
— Я повторю тебе это еще раз! Принимай сердцем творение Господа! Не ломай голову над неразрешимым вопросом, ибо мудрость Творца неизмерима! Никому из смертных не дано понять его замысел! Просто прими! Поверь!
— Я не могу тупо верить! — угрюмо произнес Пётр. — Я хочу докопаться до истины! И я найду её! Пускай даже мне придется спросить у самого…
— Не богохульствуй! — жестоко оборвал монаха старик, — не поминай имя Господа всуе!
— Прости, наставник! Но здесь ответов я не найду! Прощай! — он резко развернулся и вышел из кельи старого священника.
— Прощай, блудный сын, — смахивая набежавшую слезу, прошептал отец-настоятель.
Мерзкий дождик, моросивший с самого утра, неожиданно прекратился. Хмурый день плавно и незаметно перетёк в мрачный вечер, когда перед глазами промокшего до костей путника выросла серая громада замка. Замок построенный как положено — на возвышении, был окружен со всех сторон глубоким рвом. Издалека он выглядел неприступной крепостью. Уже смеркалось, когда путник, наконец, достиг замковых ворот. Постояв некоторое время в нерешительности, он постучал окованным металлическим концом посоха в массивную створку двери. Ответа не было. Путник постучал еще раз. За воротами послышались какая-то возня и невнятное бурчание.
— Кого принесло? — раздался ворчливый голос, и на уровне глаз путника открылось маленькое окошко. Появившаяся в окошке красная небритая физиономия охватила путника с ног до головы презрительно-брезгливым взглядом.
— Чё надо? — спросила рожа, обдав пришельца непередаваемым ароматом застарелого перегара сдобренного изрядным количеством чеснока.
— Позвольте смиренному путнику переночевать, — сказал пришелец.
— Ганс! — донёсся до путника чей-то крик. — Гони его в шею!
Страж еще раз внимательно оглядел поношенную, заляпанную грязью одежду скитальца:
— Проваливай! Хозяин не любит голодранцев! Вон там, — он махнул рукой, — за холмом, деревенька. Там господин селит своих смердов. Там тебя приютят.
— Спасибо, добрый человек! — поклонился странник. — Да пребудет с тобой Господь. Он развернулся и зашагал в указанном направлении.
— Эй! — раздался ему вслед запоздалый крик стража. — Постой! Пришелец обернулся. Массивная дверь, обитая для прочности железными полосами, была открыта, и в образовавшейся щели торчала голова бдительного защитника замка. — Ты священник? Монах?
— Да, я смиренный служитель Господа нашего Иисуса Христа!
— Вот ты-то мне и нужен! А я-то только после твоих слов понял, что ты монах! Другой бы меня матом обложил, а ты: «спасибо, добрый человек». Так нормальные люди не говорят. И уж больно твоя сутана ветхая и грязная: оборванец, да и только.
— Я странствующий монах. Живу, чем Бог пошлёт.
— Оно и видно, — согласился страж, — что он тебя посылает и посылает. Так ты, небось, еще и читать умеешь? — поинтересовался Ганс.
— И писать, и разные языки разумею, — усмехнулся монах.
Ганс с удивлением уставился на монаха, словно на заморскую диковинку:
— Ну-ка, святой отец, поругайся как-нить не по-нашему, по-заморски! — попросил он Петра.
— Я не умею ругаться, — ответил монах, — это грех!
— Грех, — наставительно сказал Ганс, — это когда ты испортил воздух во время обедни. Он громко заржал, считая свою шутку удачной. — Иисус тоже ругался, недаром он был сыном сапожника…
— Он был сыном плотника, — поправил стражника Пётр.
— Пусть плотника, всё едино! А когда его прибивали к кресту, он ругался так, что стоящие рядом солдаты, привыкшие ко всему, закрывали ухи руками, чтобы не слышать.
— Не кощунствуй! — пытался остановить поддатого стража Пётр. Но Ганс разошёлся не на шутку:
— А потом понабежали всякие в сутанах и рясах! Напридумывали небылиц! А-а-а! — он в сердцах махнул рукой. — Ладно, иди — хозяин ждёт! Джон!!! — заорал страж во всю глотку. В приоткрытую дверь высунулся грязный мальчуган. — Проводишь святого отца к барону! — приказал Ганс, погрозив мальчишке пальцем. — И смотри у меня, не балуй!
Большой пиршественный зал был сегодня тих и мрачен. Из огромного количества факелов, в изобилии развешанных по стенам, тускло чадили всего лишь два: в отсутствии гостей барон экономил. Закопчённые лики благородных предков барона с немым укором смотрели на своего жадного отпрыска из позолоченных рам. Во главе длинного дубового стола, уставленного разнообразной снедью, в гордом одиночестве восседал хозяин замка — доблестный барон Вольдемар. Дверь в залу тихонько скрипнула, и сквозь маленькую щелку в зал просочился босоногий мальчишка:
— Ваша светлость, я монаха привел!
— Молодец! — проревел барон, бросая мальцу недоеденный кусок мяса. Мальчишка ловко поймал подачку господина и спрятал жирный кусок за пазуху.
— Тащи сюда эту святую задницу! Для него есть работёнка!
— Он за дверью, мой господин, — пропищал мальчонка, распахивая ворота пошире. Из темного коридора под тусклый мерцающий свет факелов выступила аскетическая фигура священника.
