Константин Вронский - Черная богиня
— Ну-ка, подойди ближе! — властно приказала Сикиника. — Еще ближе! Еще!
Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…
«У нее глаза зеленые! — ахнула изумленная Ника. — Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!»
— Так вот ты какая, — ледяным тоном произнесла Сикиника. — Вот как должна выглядеть женщина, чтобы ее любил этот мужчина!
Этот мужчина!
Вероника замерла. Этот мужчина! Она говорит об Алексее! Взгляд золотой, сияющей, ослепительной женщины парализовал волю. Этот мужчина! И Ника с ужасом поняла: дело даже не в операции.
— Я… я люблю его, — прошептала Ника беззвучно.
Они молча разглядывали друг друга, глаза в глаза. Под золотой пудрой по лицу Сикиники пробежала легкая дрожь… от уголков губ к уголкам глаз. На веках сияли алмазные тени.
Молчание.
Тишина тоже может быть битвой, может быть противостоянием. Когда пронзают сердце взглядом, одним лишь взглядом. Две женщины боролись с немой, дикой, всепоглощающей ненавистью.
Глава 18
КОГДА ЖЕНЩИНА ЛЮБИТ.
Продолжение
И не было в этой битве ни победителей, ни побежденных. Они были на равных в своей любви к одному мужчине, державшему в руках тонкие ниточки их судьбы! И какая разница, что одна из них наделена абсолютной властью, а у второй всего-то и богатства, что горячее сердце? Никакая власть мира не поможет в завоевании любимого мужчины, и это Сикиника прекрасно понимала, понимала, сгорая от ярко пылавшей ненависти, что не поможет ей вся ее божественность.
— Ты должна идти к нему, — приказала, наконец, царица. Ее лицо вновь превратилось в золотую маску, застывший гордый айсберг. — Он ждет тебя. Он хочет, чтобы ты жила рядом.
Вероника кивнула. Все, что говорила сейчас эта женщина, доходило до сознания с большим трудом. Он хочет. Это означало не что иное, как странные взаимоотношения Алексея и этой женщины, называвшей себя богиней. Иные, чем могут быть отношения врача с матерью пациента.
— Я так и знала, что он потребует моего присутствия рядом с ним, — ответила Ника. Ответила с мужеством отчаяния, доставляя Сикинике немыслимую боль. Каждое слово, как удар кулака. Удар за ударом.
— Я видела тебя, а теперь ступай! — и Сикиника оттолкнула ошарашенную Розову от себя. Удар был настолько сильным, что Ника не удержалась на ногах. Взмахнула руками и шлепнулась на мозаичный пол. Холодный, жестокий смех. Ника глянула на Сикинику, и ледяные мурашки побежали по ее телу. Соперница смеялась, даже не разжимая губ! Господи, она может смеяться, не разжимая губ, гримаса смеха не искажала прекрасного лица.
— Я красивее тебя! — зло выкрикнула Сикиника. — Ты потеряешь его! Потеряешь!
— Да ты всего лишь маска! — взвизгнула разъяренная Вероника. Она все еще сидела на полу, но весь ее страх за Алексея — ужас, а вдруг она и в самом деле потеряет его из-за этой ведьмы?! — вырвался сейчас на волю вместе с этими словами. — Холодная золотая маска! Ты — статуя! В тебе нет ничего настоящего! Ни-че-го! Ты — размалеванная, напудренная, безвкусная фарфоровая кукла! Сколько золотой пудры ты тратишь всякий раз, чтобы замазать свои морщины? Каждый день по полкило?
Ника знала, что не права, она прекрасно видела невероятную красоту этой женщины, но Розова потеряла контроль, она хотела задеть соперницу, хотела оскорбить ее, ударить наотмашь словами. «Ты не можешь убить меня, — с тихим злорадством думала Вероника при этом. — Хотя тебе сильно, очень сильно хочется этого. Тебе все придется выслушать, все! Я люблю Лешика! Я люблю его! Я люблю его!»
— А ведь ты боишься, — ледяным тоном произнесла Сикиника и усмехнулась. — Нет-нет, не за себя боишься, не за свою драгоценную жизнь… за него! И я отниму его у тебя! Я красивее тебя!
Почти теряя сознание, ослепленная непонятным светом, Вероника стала первым свидетелем того, как человек проходит сквозь золотые и не очень золотые стены и исчезает бесследно. Феномен, который оказались не в состоянии объяснить ни Алексей, ни Павел. В другую, до сих пор тоже невидимую дверь вошел солдат и приблизился к девушке. Она торопливо поднялась с пола. Ужас постепенно отступал, хотя все в ней мелко-мелко тряслось, молоточки ее сердца бились так громко, как будто барабанные палочки упрямо стучали по золотым стенам этого дворца.
«Она и в самом деле красивее меня, — невесело думала Ника, неуверенно следуя за молчаливым стражем. — Такой красоты я вообще никогда не видывала, такой даже на картинах художников не встретишь. Но может ли мужчина полюбить женщину, больше всего смахивающую на памятник? Женщину-холодильник? С голосом, напоминающим морозильную камеру? Да и способна ли позолоченная статуя на настоящую нежность? »
Наконец-то они добрались до больницы. Два жреца глянули на нее надменно-отсутствующе — взгляд, как у их разлюбезной царицы.
Коридор был заблокирован шестью солдатами. Врач в колпаке, расшитом серебряными нитями, молча подошел к Веронике и повел ее дальше. Туда, куда могли проходить только жрецы — к ожившему богу. Дверь распахнулась; небольшая палата с кроватью, столом, стулом и глиняным умывальником. Стены завешаны расшитыми покрывалами. Жрец сухо поклонился и оставил Веронику одну. Дверь так и осталась открытой… единственное, что отличало больничную палату от тюремной камеры.
Ника присела на кровать. «Меня обманули, — обдало ее волной ужаса. — Меня и не собирались отводить к Холодову. Это — гробница какая-то. Меня хотят свести с ума, довести до безумия. Они специально решили устроить мне пытку одиночеством! Если я начну кричать, топать ногами, они тут же позовут Лешика и скажут: смотри, смотри, какая у тебя невеста. Совсем чокнулась. И мы ничего не могли поделать. А потом придет она, она, самая прекрасная женщина на свете… Нет, со мной этот номер не пройдет, — зло скривила губы Вероника. — Со мной такие штучки-дрючки не получатся! Вы еще не знаете, какая я сильная! Любовь горы способна с места сдвинуть… даже ваши Лунные, елки-палки! Если надо, я вам тут всю Мерое переворошу… » — она вскочила с кровати, бросилась в коридор, сжимая кулачки в бессильной ярости.
— Лжецы! — кричала Ника, решившая ни за что не кричать. — Мерзкие циники! Вы…
Дверь соседней палаты распахнулась. И Ника смолкла. Коридор, стены, потолок начали вращаться перед глазами на бешеной скорости, сравнимой разве что со скоростью света. Она слепо шарила руками в поиске опоры, чувствуя, как ее подхватывают две сильные руки.
