Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
— Я не решился, — ответил Моррисон, качая головой. — Ни один из ученых не принял бы таких субъективных выводов. Я упоминал о них вскользь в беседах с несколькими людьми (нужно было быть идиотом, чтобы сделать это). В результате большинство моих коллег полностью убедились, что я, мягко говоря, не вполне нормален. В прошлое воскресенье Наталья сказала, что Шапиров серьезно заинтересовался моей работой, но и он считался, по крайней мере, у меня на родине не от мира сего.
— Он не сумасшедший, — твердо сказала Калныня, — или не был таким.
— Хотел бы надеяться.
Конев, не оборачиваясь, вдруг сказал:
— Ваше открытие произвело на Шапирова очень сильное впечатление. Я знаю. Он рассказывал об этом. Он уверял, что ваша программа может стать отправным пунктом для разнообразных исследований и что он хотел бы поработать с ней. Если бы мы находились внутри нейрона, ключевого нейрона скептического узла, все было бы по-другому.
Вы бы безошибочно улавливали мысли. Шапиров даже считал, что вы можете безошибочно читать мысли и в обычной обстановке, но не хотите, чтобы об этом знали другие. Это правда?
«Как они все помешаны на секретности!» — подумал Моррисон. Но тут его взгляд упал на лицо Калныни: приоткрыв рот, она поднесла палец к губам, словно просила его быть осторожнее в словах.
Ход его мыслей прервал громкий голос Дежнева, который жизнерадостно провозгласил:
— Хватит болтовни, дети мои. В Гроте определили наши координаты и, к их огромному изумлению, мы оказались именно там, где нам следовало быть.
Конев победно поднял обе руки вверх. Голос его звучал почти по-мальчишески:
— Именно там, куда я вас привел!
Дежнев поправил его:
— Давай разделим лавры на всех, мы добрались до пункта назначения.
— Нет, — не согласилась с ним Баранова. — Я приказала Коневу принимать решение под его ответственность. Следовательно, это его заслуга.
Коневу этого было мало:
— Ты бы не стал так скоропалительно требовать признания коллективного героизма, Аркадий Виссарионович (в Советском Союзе давно не принято было употреблять отчество, но Конев сделал это, стараясь подчеркнуть, что Дежнев — выходец из крестьянской среды, где такой стиль общения все еще был принят), если бы оказалось, что мы находимся не в нужном нам капилляре.
Улыбка Дежнева погасла, он прикусил нижнюю губу.
Но тут Баранова вступила в разговор. Ее повелительное контральто положило конец пререканиям:
— А как Шапиров? Что с ним?
— Все позади, — ответил Дежнев. — После инъекции ритмичность сердцебиения нормализовалась.
Конев спросил:
— Мы можем, наконец, двигаться?
— Да, — ответила Баранова.
— В таком случае, выходим из кровеносной системы.
51.
Баранова и Калныня склонились над приборами. Моррисон наблюдал за ними несколько минут, но ничего не понял в происходящем. Тогда он повернулся к Дежневу. Тот вальяжно развалился в своем кресле. (В отличие от Конева, поза которого была настолько напряженной, что рельефно вырисовывались мышцы). Моррисон спросил:
— Что будем делать, Аркадий? Мы не можем просто так вырваться из сосуда в мозг?
— Мы выскользнем, когда будем достаточно маленького размера. Сейчас мы снова подвергаемся минимизации. Посмотри вокруг!
Моррисон осмотрелся. Он понял, что всякий раз, когда обстановка, казалось, стабилизировалась, он привыкал к ней и не обращал на нее внимания.
Скорость течения увеличилась. Вернее всего, не скорость увеличилась, а корабль уменьшился. И поэтому объекты; мимо которых они проплывали, исчезали из виду гораздо быстрее. Мозг же, отказываясь принимать изменившиеся размеры корабля, списывал все на увеличившуюся скорость течения. Мимо проплыл эритроцит, вздымая волнение, как переваливающийся с боку на бок кит мимо весельной лодки. Цвет его был гораздо бледнее, он стал почти прозрачным, и края были нечеткими из-за броуновского движения. Местами тело эритроцита приобрело серовато-дымчатый оттенок, и он напоминал грозовую тучу. К этому времени эритроцит потерял почти весь свой кислород, отдав его алчным клеткам мозга, которые без движения или какого-либо иного признака жизни поглощали четверть всего кислорода, разносимого кровью к различным органам тела. Получив необходимое питание, мозг координировал чувственное восприятие, реакции, мысли, и все это с такой степенью сложности, которой неодушевленный компьютер достигнет только через астрономическое число лет. А может быть, и вообще не достигнет. Или все это потребует таких затрат, что станет просто бессмысленным.
Среди красных кровяных телец время от времени встречались тромбоциты и сравнительно редко белые клетки — лейкоциты, выросшие теперь до чудовищных размеров. Плазма же, заполненная ими, стала еще меньше похожа на жидкость. Она стала как бы гранулированной, и гранулы медленно увеличивались в размерах, проплывая мимо с постоянно нарастающей скоростью. Моррисон знал, что это были молекулы белка. Немного погодя ему стало казаться, что, несмотря на их постоянное кружение, он мог различить геликоидальное строение атомов. Некоторые были окружены целым миниатюрным лесом липидных молекул.
Он также начал ощущать изменившийся характер движения: не было, как прежде, дрожания, а появились колебания, которые становились все отчетливее.
Моррисон повернул голову, чтобы разглядеть стенку сосуда, к которой они прикрепились.
Отдельные клетки, выстилавшие внутреннюю поверхность, исчезли, скорее всего они увеличились до такого размера, что в поле зрения была всего одна из них. Он разглядел промелькнувшее мимо ядро клетки, большое и округлое и все продолжавшее расти. Корабль покачнулся, и часть корпуса оторвалась от стенки капилляра. Затем качнулся еще раз й снова прикрепился к внутренней поверхности сосуда.
— Что происходит? — спросил Моррисон у Калныни, но она не ответила, только нетерпеливо тряхнула головой, совершенно поглощенная работой.
— Софья пытается нейтрализовать электрический заряд то на одном, то на другом участке корпуса, чтобы напряжение не повредило стенку. Одновременно ей приходится отыскивать новые участки соединения, чтобы корабль совсем не оторвался от поверхности капилляра. Трудно минимизироваться и сохранять соединение со стенкой сосуда в одно и то же время.
Моррисон спросил обеспокоенно:
— До какого размера мы будем минимизироваться?
Его голос оборвала резкая команда Калныни:
— Аркадий, продвинь корабль вперед. Только осторожно!
— Хорошо, Софья. Скажи, когда остановиться.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
