Мэрион Брэдли - Разрушители Мира
Дэвиду стадо ясно, что научная объективность здесь бессмысленна. Руководимый сильным чувством, он протянул руку чири и притянул его к себе. Однако Керал воспротивился.
Дэвид быстро отпустил его. Они стояли и смотрели друг на друга, Керал все еще всхлипывал, а Дэвида мучили невероятные предположения. Наконец Керал с болезненной усмешкой сказал:
— Ты именно тот, к кому я боюсь прикоснуться.
С огромным трудом Дэвиду удалось овладеть собой. Он убедил себя, что Керал принадлежит к расе гермафродитов, что он вырос, ничего не зная о человеческой культуре и даже не знал названий человеческим табу и извращениям.
Тот факт, что они оба были мужского пола, для Керала не значил абсолютно ничего. Они оба? Проклятье! Он сам был уверен, что не знает, был ли Керал мужчиной. Но ко всему этому сначала необходимо привыкнуть. Наконец Дэвиду удалось преодолеть свой шок и он тихо сказал:
— Керал, я не совсем понимаю. Ты говоришь, что ты и я… мы можем быть партнерами?
— Я этого тоже не знаю, — голос Керала был таким же жалобным, как и его вид, когда он произнес это… — Я тебе причинил боль, или… или ненамеренно оскорбил тебя, Дэвид?
Дэвиду пришлось снова совладать со слепым импульсом обнять Керала своими руками. Это было не влечение, во всяком случае, отнюдь не сексуальное влечение (он понял это много позже, оно тоже было, даже если оно было в глубине его "я"), но всепоглощающее желание близости, жажда контакта, слияния охватила его. Чувство это было настолько сильным, что Дэвиду потребовались все силы, чтобы остаться спокойным. Он протянул руки к Кералу. Как-то он должен был успокоить его, утешить.
— Я не понимаю, что происходит, Керал. Я тоже боюсь. Но… Керал…он поднял глаза и когда встретил пристальный взгляд чири, его душу захлестнула волна невообразимого, немыслимого счастья. — Меня совершенно не беспокоит, что это. Я люблю тебя, ты ведь знаешь это. Я сделаю для тебя все, что в моих силах. Я не буду касаться тебя, пока ты сам не захочешь этого. А когда ты… Мы друзья. А друзья могут быть также и любовниками.
Керал стоял неподвижно. Его гибкая перевязанная рука слегка сжала руку Дэвида, но он все еще стоял на месте. Потом лицо его слегка изменилось. Наконец он повернул голову и сказал:
— Но я боюсь. Мне кажется, что я сам себе стал чужим. И я не в состоянии спросить себя, не для этого ли наши люди направили меня сюда. Мне не нужно рассказывать тебе, что это значит для нашей расы. Жизнь вместо смерти… и все же я спрашиваю себя, не сошел ли я с ума и не снится ли мне всеэто.
Дэвид не отважился рассмеяться. Он только крепко сжал руку Керала. Мы должны подождать пока все станет ясно. Мы должны обнаружить…
— Не говори об этом никому, — внезапно попросил Керал.
— Я не стану делать этого, но у нас мало шансов скрыть это от остальных. Вспомни о Коннере и Мисси! Но прежде всего, Керал, прежде чем мы пойдем на какой-то риск, мы должны обнаружить… — голос его отказал и издал неподходящий к ситуации смешок. — Я смеюсь не над тобой, Керал, но это так смешно! О Боже, представьте себе, ты родишь от меня ребенка…
Керал посмотрел на Дэвида широко открытыми прекрасными глазами.
— Как и каждый из моего народа, я при этом подвергаюсь некоторой опасности, — сказал он. — Даже могу сойти с ума. И даже умереть собственной смертью. Но я доверяю тебе, Дэвид, и люблю тебя. И я считаю, что это возможно.
А потом радость его вдруг исчезла, и он замолчал.
— О, мы дураки, Дэвид, почему мы, находясь вместе, так печальны? Я иногда могу очень четко читать твои мысли: хладнокровный эксперимент! Ты так ничего и не понял? Я думал, что объяснил тебе, что это только мое чувство чего же ты боишься?
Они обнялись, рассмеялись как дети, а потом Керал мягко оттолкнул своего друга.
— Ты прав, — прошептал он, все еще смеясь. — У нас столько времени, сколько нам надо. И мы должны узнать о нас все, что возможно, но сначала о Мисси. Я… — он смущенно рассмеялся.
— Я хочу узнать, что мне предстоит! Да, Дэвид, это так.
Они протянули друг другу руки, Дэвид понял, что это имело глубокий смысл и налагало определенные обязанности, как и всякое объяснение в любви.
Для этого он и прибыл на Дарковер.
Может быть, он именно для этого и родился.
10
Суровая, холодная дарковерская зима пришла в горы, у подножия которых находилась Тендара. Космопорт покрыл шестифутовый слой снега и непрерывно работающим командам (при помощи машин землян) с трудом удавалось очищать от снега посадочное поле. Дни были короткими и холодными. Снег густыми облаками закрывал красное солнце.
Женщина, которую звали Андреа, собственно, намеревалась после окончания свой работы взять корабль и как можно скорее покинуть Дарковер. Ей больше нечего было делать в заснеженных горах. Потоки талой воды весной и дожди летом завершат процесс и окончательно смоют всю почву, если не предпринять решительных шагов, используя высокоразвитую технику, а это потребует огромных денег и множество рабочих рук.
Не то, чтобы на Дарковере никогда не было такой техники, но сегодня ее тут нет, думала Андреа. Но никто из тех, кто живет здесь, не был еще способен представить себе нанесенный ущерб и попытаться сконцентрировать нужные машины и рабочих в нужном месте и в нужное время.
Теперь она могла записаться на один из больших кораблей и улететь отсюда.
— Куда? — устало думала она.
— Куда-нибудь. Куда-нибудь в другую часть Галактики. У тебя есть все, что ты можешь пожелать, есть деньги и ты можешь купить…
И все же она отодвигала отлет и ей постепенно становилось ясно, что и на тысяче миров не было того, что могло бы соблазнить ее. Я стара, слишком стара, чтобы что-то заинтересовало меня. Итак, она оставалась здесь день за днем, позволяя каждому улетать без нее, и с трудом сознавала, что она медлит покидать это мрачное красное солнце и эти высокие, зазубренные, до боли знакомые горные цепи на горизонте, которые она, когда небо было ясным, видела из окна своей комнаты. "Если я не улечу отсюда как можно быстрее, я умру здесь" — сказала она себе самой, потому что она видела, как умирали другие представители ее народа просто потому, что не было ничего, что могло бы поддерживать их жизнь.
Прекрасные, покинутые, всеми забытые. Кажется, я могла оттолкнуть и покинуть своего бедного подкидыша." Воспоминания, сотни лет содержащиеся под замком, пробили себе путь — кошмар, который провалился и прорвался через темный занавес и тотчас был скрыт под слоями других воспоминаний. Стыд, ужас, мучение, сумасшествие скрывались решительно, твердо, гневом памяти расы, которая жила и умирала. Припоминалась давно забытая за столетия вина.
