Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)
Товарищ Угловой трудится сейчас на лесозаготовках где-то под Саранском.
Майор шумно высморкался и профессор Одинец-Левкин вздрогнул, моргнул непроизвольно. Сержант Дронов любил смотреть, как профессор соцвред моргает. Он внезапно стрелял из нагана поверх его головы (штукатурка сыпалась с грязных стен), и профессор быстро и смешно моргал.
«Знаешь, падла, что привело тебя в стан врага?» – весело спрашивал сержант.
И сам отвечал: «Болезненное сознание неполноценности собственной личности, постоянно ущемляемое бестолковым, беспорядочным и низкопробным образом жизни».
Нарком внутренних дел требовал умения ловко подходить к подследственному, вот сержант и заучивал наизусть такие умные фразы.
Скорпионы, – они ведь полые, никакого в них наполнителя.
«Разве на вас такое болезненное состояние не может распространиться?»
«На меня не может, – весело отвечал сержант. – Я не какой-то там вшивый архат. Я – пролетарских кровей, правильный человек».
Слова об архатах, даже вшивых, оживляли профессора.
Архаты каждое столетие делают попытку просвещения мира.
Неясно, видел ли в этот момент профессор Одинец-Левкин мир таким, каким он был в реальности. Например, графин с водой, пыльный стол под зеленым сукном. Профессор запутался. Кажется, все попытки просвещения такого пыльного, такого несовершенного мира бесполезны. По крайней мере, ни одна не удалась.
– Но такое положение дел будет нарушено, – с тайным протестом возразил майору профессор. – Когда я дойду до Калапы, это все будет нарушено. Калапа – столица Шамбалы. Она лежит к северу от Сиккима. Я знаю путь к Шамбале. Он проходит где-то между сорок пятым и пятидесятым градусами широты, в районе реки Сита или реки Яксарт. Когда партия убедится, что мой арест всего лишь досадная ошибка, экспедиция будет продолжена.
– И вы сможете провести в Калапу кавалерийский отряд с пулеметами и с парой полевых орудий?
– С пулеметами? С парой полевых орудий? – Одинец-Левкин непонимающе глянул на майора. – Зачем? В Шамбалу идут с открытым сердцем.
– Разве надежное оружие мешает открытости?
– В Шамбалу идут за знанием.
Майор кивнул:
– Конечно, за знанием.
И удовлетворенно кивнул:
– Все знания мы отдадим народу.
– Но истинным знанием могут владеть немногие.
– Вот и видно, что ты – соцвред. А партия думает иначе. Партия считает, что любое знание должно принадлежать народу.
– Но нельзя истинное знание делить на всех поровну, – убежденно возразил профессор Одинец-Левкин. – Знание по своей природе материально. – Он боялся спорить, но уступать не хотел, надеялся, сейчас его бить не будут. – Количество знаний в любом конкретном месте и в любое конкретное время всегда строго ограничено. Как, скажем, ограничено количество песка в пустыне или воды в озере. Понимаете? Воспринятое в большом количестве одним человеком или небольшой группой, знание помогает получать прекрасные результаты. Но если его распределить сразу между многими и многими людьми, то пользы не будет, один вред будет. Небольшое количество знаний ничего не может изменить в жизни людей, тем более, в понимании мира. Истинные знания должны быть сосредоточены в немногих руках, тем более что большинство людей вообще не хотят никаких знаний.
– Чем занимался ваш отец?
– Служил в музыкальной команде.
– А потом? Когда вышел в отставку?
– Работал обходчиком железнодорожных путей.
– А в старом городском справочнике указано, что ваш отец одно время держал питейное заведение.
– Это было недолго. Он разорился.
– Но держал, держал! Вы хотели скрыть это?
– Я не счел нужным говорить о том, что сам знаю мало.
– А у нас есть сведения, что питейное заведение вашего отца сразу задумывалось как настоящий притон.
– Я не знал. Я бы не стал скрывать.
Теперь майор видел, что сержант Дронов хорошо поработал с подследственным: по крайней мере, на главные вопросы профессор Одинец-Левкин отвечал так, как, в общем, и следует отвечать соцвреду.
– Вы не будете меня бить?
– В органах не бьют. В органах добывают истину.
– А ваш коллега меня бил, – голос профессора дрогнул. – Не знаю, что он хотел добыть. Я его боялся и многого не говорил. А вот вы не бьете, и я откровенен с вами. Вы хороший человек, вас Бог послал.
– Меня не бог послал. Партия.
– Все равно Бог. Всем спасибо.
Майор Каганов перевел взгляд на оживший телефон.
Дело партии не бить, а спокойно готовить людей к новой счастливой жизни.
Многие этого не понимают. Многие не умеют жить счастливо. Они всячески мешают другим. Таких надо перековывать, думал майор Каганов, тревожно глядя на оживший телефон. Каждая пчела должна приносить мед. Дети должны ходить строем и читать Пушкина. Никакого мата, только добрые слова. Если мы поставим радиостанцию в Калапе, известия о том, как мы ярко, весело и хорошо живем, достигнут абсолютно всех стран мира. Даже профессор Одинец-Левкин бросит секцию своих астрономических мироедов… черт, мироведов… и начнет разъяснять детям пролетариата неведомые, но полезные тайны. Профессор напрасно думает, что в органах работают только сержанты Дроновы. Это не так. В органах много умных грамотных людей, иначе профессор Одинец-Левкин не получал бы в камеру книги, которые с головой выдают ход его мыслей. «Когда возникла Каббала» Л. Филиппова, «Астральная основа христианского эзотеризма первых веков» Д. Святского, «Зеленый луч в древнем Египте» А. Чикина, «Астрономия и мифология» Н. Морозова. С мерами пресечения в данном случае, к счастью, не запоздали. Сигналы о неправильных настроениях в кружке мироедов… черт, мироведов… поступали давно. Лиса, конечно, не принимала участия в спорах, которые велись в доме профессора, но не раз жаловалась на странности отца. Любила, но жаловалась. Кажется, Дмитрий Иванович считал себя чуть ли не Бодхисатвой. Вот дошли до чего! Обыкновенный пожилой соцвред начинает выдавать себя за идеальное существо, выступает в роли наставника и образца для других людей, готов вести их по сложнейшему пути нравственного совершенствования. То есть грязную работу нам, а результаты только пополам. И это в лучшем случае.
Майор поднял трубку.
В папке перед ним лежали показания бывшей жены профессора Одинца-Левкина.
В той же папке лежали показания людей, о которых профессор никогда не думал, имена которых в голову ему не приходили. Представляю, как старик был бы потрясен, вдруг подумал майор, узнав, что Лиса живет со мной, да и впредь собирается делить со мной ложе. И Лиса, конечно, была бы потрясена, узнай она, что я каждый день работаю с ее отцом…
