Андрей Егоров - Когда закончилась нефть
Мы часто используем эту пословицу, но вряд ли думаем о том, что раньше у нее был прямой смысл. Не зря в народе мелкую монету до сих пор называют «стекляшкой».
Наши предки и вправду пользовались деньгами, сделанными из стекла. Было это в те времена, когда свое стекло они варить не умели. Все ходившие по рукам деньги достались им от их предков, а тем — никто не знает откуда.
Соседи наших предков, богатый и воинственный народ же, пользовались деньгами из обезьяньих зубов, и деньги эти имели широкое хождение между народами. Люди поговаривали, что часть этих денег, сделанная из зубов побежденных противников, со временем становится все больше и больше. Же богатели и оттесняли наших предков вглубь лесов.
Однажды вождем нашего народа стал человек по имени Гирара. Вот правдивая история о том, что случилось с Гирарой.
Три года Гирара правил людьми, а потом собрал стариков и сказал:
— Наши воины мужественны, но бедны. Надо добыть много стекла и сделать много денег. На эти деньги мы сможем вооружиться, победим же и вернемся в земли наших отцов.
Старики принялись объяснять ему, что много стекла не бывает и не может быть. Но вдруг взял слово самый дряхлый из них, плешивый Апаи:
— Далеко на северо-востоке лежит Белый лес, а за ним Стеклянная земля. Прямая дорога к ней ведет через земли же, но, если договориться с патачо, можно пройти их землями, а оттуда плыть по большой воде на север. Есть еще путь — сушей на север, до Матери Рек Амазуни, а потом плыть по ней, но это опасно — же часто наведываются в эти земли. Да и обратная дорога невозможна — вверх по Амазуни не выгребешь. Надо идти через земли патачо.
— Плешивому Апаи верить нельзя, — сказали остальные старики, — его воспитывали куры. Что хорошего можно от него услышать? Разве от него услышишь правду?
Вечером этого же дня в дом Гирары пришел один из стариков, рваногубый Сапало. Нижняя губа у Сапало была такая рваная, что губную подвеску он носил на верхней губе.
— Гирара, ты хочешь поступить неправильно, — сказал Сапало, — если ты привезешь много стекла, какой смысл в том, что мы берегли для вас?
— Вы берегли его для нас, чтобы мы смогли добыть новое, — ответил Гирара, — мы добудем новое, чтобы вернуть свое.
— Новое обесценит старое, и тогда возвращать свое будет бессмысленно, — сказал Сапало, — если ты отправишься за стеклом, ты лишишь наших людей смысла.
— Старики сказали неправду о том, можно ли верить Апаи, — ответил Гирара, — как я могу верить старикам? Ступай, Сапало, мое решение не изменится.
Вслед за Сапало в дом Гирары пришел молодой бари по имени Орари.
— Я разговаривал с твоим отцом, — сказал Орари.
— Мой отец еще жив, — возразил Гирара.
— Все верно, не пугайся, — сказал бари, — я разговаривал с твоим живым отцом. Он гордится тобой, но не хочет, чтобы ты отправлялся добывать стекло. Он считает, что стекло испортит здоровье и нравы наших людей.
— Так считают старики, — ответил Гирара, — но старики умрут раньше, чем их внуков перебьют воины же. Когда мир меняется, стариков слушать опасно.
— Мир никогда не меняется, — сказал бари, — но случиться может всякое.
Гирара ответил:
— Ты первый раз пришел в мой дом — это случилось. Прежде ты у меня не бывал, и, если больше не придешь, я буду знать, что мир не меняется.
— Случиться может всякое, — зловеще повторил бари и ушел.
После Орари в дом Гирары пришел плешивый Апаи и выразил готовность отправиться в путь за стеклом.
— Старики меня не слушают, — сказал Апаи, — а воинам я еще могу пригодиться. Есть вещи в мире — дети не знают этих вещей, женщины не знают, воины не знают, старики не знают, я знаю.
На следующий день Гирара собрал воинов своей деревни и соседних деревень и предложил тем, кто к этому готов, идти в Стеклянную землю за стеклом. Двадцать восемь самых лучших воинов присоединились к нему. Плешивый Апаи стал двадцать девятым, а сам Гирара — тридцатым. Поэтому их поход называют Походом тридцати.
Гирара сказал одному из остающихся, длиннорукому Гуани, который громче всех возражал против похода в Стеклянную землю и подбивал воинов отказаться:
— Я не буду вождем людей, ты будешь вождем людей. Я буду вождем тридцати.
Г ирара передал Гуани двух своих младших жен, и тридцать отправились в поход.
Тринадцать дней путь тридцати лежал через холмы, лес и неширокие спокойные реки, только однажды, на седьмой день, пришлось переправляться через широкую. Днем они много шагали, вечером, если по дороге никого не удалось поймать, охотились на обезьян, разводили костер и до захода солнца ели их сладковатое жареное мясо.
Некоторые рассказчики говорят, что мясо обезьян не сладковатое. Это правда, и все вы это знаете, но обычай, который идет, как рассказывают, от самого плешивого Апаи и который теперь стали забывать, предписывает в таких рассказах называть мясо обезьян сладковатым.
Каждый вечер плешивый Апаи ходил вокруг места ночлега и что-то искал. Воины спрашивали его:
— Что ты ищешь, Апаи?
Апаи отвечал:
— Следы Стеклянной земли.
Воины смеялись:
— Разве земля ходит по земле? Ищи лучше орехи, ты будешь у нас вместо женщины.
Апаи никогда не обижался на воинов, но ничего не отвечал, только говорил:
— Зря вы костер жжете.
Воины опять смеялись — они знали, что ночному дозору с костром лучше, чем без костра.
На четырнадцатый день одного из воинов, крепкозубого Гуапоре, ужалила змея сурукуку. Змею тут же убили. Плешивый Апаи разрезал Гуапоре ранку резаком из зуба капибары и отсосал из нее яд, затем смазал разрез желчью сурукуку, а твердый змеиный хвост, полосатый как пчела, привязал укушенному на щиколотку. Воины сделали носилки и понесли Гуапоре. Он был плох. Двигаться стали медленно. Часто останавливались, и Апаи щекотал Гуапоре глотку птичьим пером, чтобы того стошнило.
Вечером Апаи сказал:
— Я знаю вкус крови, я знаю вкус яда. Был еще вкус. Эта сурукуку — не сурукуку. Это или бари обернулся змеей, чтобы помешать замыслу Гирары, или Стеклянная земля оставила свой след. Не знаю, что верно.
Всю ночь Апаи кричал во сне, а утром его прохватил понос, и он целый день не мог курить. Весь день тридцать стояли на месте. К вечеру Апаи выздоровел и сказал:
— Сурукуку приползает вечером к костру. Если бы это была сурукуку, она нашла бы нас раньше. Но яд у нее самый настоящий, у меня всю ночь голова была как куча пепла, а ступни и ладони — как головни. Надо оставаться здесь, пока Гуапоре не станет лучше, я буду его лечить.
На третий день крепкозубому Гуапоре стало лучше, и двадцать девять пошли дальше, неся тридцатого на носилках.
