Клиффорд Саймак - Почти как люди
Джой потянула меня за руку.
— Ну пойдем же, — сказала она.
Мы повернулись и направились к двери.
За нашей спиной раздался смешок Этвуда.
— Загляните ко мне завтра, — бросил он мне вслед. — Кто знает, может, мы с вами еще столкуемся.
26
Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, надолго зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе. В воздухе ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше подходит для крушения нашего мира. Нет, не крушения — это чересчур драматично, — скорее замедленного падения. Именно такой ночью и должен осесть ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни тем более ее причины, — осесть настолько плавно, что он даже не заметит своего падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью.
Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть, быстро захлопнул ее.
— Я забыл, — объяснил я, — что там может быть бомба.
Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза прядь волос.
— Вряд ли, — возразила она. — Он ведь назначил тебе свидание. На завтра.
— А, пустая болтовня, — отмахнулся я. — Его манера придуриваться.
— Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой поздний час, да еще под дождем. Раньше-то ее ведь не было.
— Дай-ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.
— Нет уж, — решительно сказала она, протянула руку и распахнула дверцу.
Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.
— Вот видишь! — воскликнула Джой.
— Но она все-таки могла тут быть, — не сдавался я.
— Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой бомбой, — сказала она. — Если они захотят нас убить, в их распоряжении миллион других способов лишить нас жизни.
— Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь они уже покушались дважды.
— И оба раза неудачно, — напомнила она. — Мне почему-то кажется, что они больше на это не пойдут.
— Интуиция?
— Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.
— А при чем тут их интуиция?
— Ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.
— Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью-либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?
— Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды.
— Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу.
— Возможно, они суеверны, — продолжала она. — А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.
Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по-настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.
Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по-человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по-нашему, чем у нас — мыслить как они. Они ведь изучали нас — одному богу ведомо, как долго. И их было много; сколько — этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы — каждый размером с кегельный шар, — так что одно-единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?
Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная связь, о которой людям не приходится и мечтать. Ведь для того чтобы, скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или той девушке, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы соорудить подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И вот, принимая облик человека или какого-нибудь предмета, они действуют как одно целое; именно при таких обстоятельствах они фактически превращаются в единый организм.
Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на пустынную Университетскую авеню, и я повернул к городу.
— Куда теперь? — спросил я.
— Только не ко мне, — проговорила Джой. — А вдруг они все еще там.
Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация какой-нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной планеты, а с нескольких. Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или их использовали как приманку, чтобы собрать нас троих — Джой, Пса и меня — в одном месте. Но если они собирались всех нас убить, они на этот раз снова просчитались.
Пес вроде бы что-то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась событиями. И еще меня занимало таинственное исчезновение Пса.
— Паркер, — сказала Джой, — нам необходимо немного отдохнуть. Мы должны найти какое-нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть.
— Угу, — согласился я. — Я сам об этом подумываю. Моя квартира…
— Твоя квартира отпадает. Она сейчас ничуть не лучше моего дома. Хорошо бы найти какой-нибудь мотель.
— Джой, у меня в кармане каких-нибудь один-два доллара. Я забыл зайти за чеком.
— А мой уже обращен в наличность, — сказала она. — Так что я при деньгах.
— Джой…
— Да, да понятно. Оставь это. Все нормально.
Мы продолжали наш путь по Университетской авеню.
— Который час? — спросил я.
Она подставила запястье под свет, падающий с приборного щитка.
— Около четырех, — ответила она.
— Ну и ночка, — обронил я.
Она устало откинулась на спинку сиденья и повернула ко мне лицо.
