Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur
Вот место, где стоял мальчик с рюкзачком. Крокодил склонился, стал на колени, всматриваясь в бледно-зеленый жесткий мох…
И увидел отпечатки двух рифленых подошв.
* * *В этот вечер у костра очень, очень много говорили.
Полос-Над, обычно шумный, молчал. Дорин-Гай смеялся до визга, что-то очень нездоровое было в его веселье. Казалось, парень без ума от того, что его кошмар больше не повторится. Что же он видел такое, что заставило его выйти из круга — и с истерической радостью отказаться от Пробы?
В другое время Крокодил подсел бы к компании и узнал много нового, а заодно бы сделался для ребят своим. Но теперь он не мог думать ни о чем, кроме отпечатков китайских кроссовок на поверхности планеты Раа.
«Папа, я падаю!»
Тимор-Алк вернулся поздно и выглядел всего лишь чуть бледнее обычного. Сразу за ним явился Аира и сообщил окончательные результаты: домой по итогам испытания отправляется Дорин-Гай. Тимор-Алк сдал, он остается.
Тимор-Алка окружили. Его хлопали по плечам, обнимали, пожимали руки; невозможно было представить, что еще совсем недавно этого парня окунали в реку для забавы и дразнили «зеленой соплей». Тимор-Алк, кажется, был очень растроган и нашел в себе силы улыбнуться.
Крокодил догнал уходящего Аиру и схватил его сзади за плечо.
— Я так тебе руку сломаю, — пробормотал тот, не останавливаясь и не оборачиваясь. — Хорошо, что шаги у тебя… приметные.
— Там остались отпечатки подошв! — выпалил Крокодил.
— Пошли, — сказал Аира.
* * *В бухте, на изогнутом подковой пляже, было светло и в полночь. Спутники, орбитальные заводы и станции, генераторы и склады отражали свет солнца, ушедшего за горизонт, и отражались в спокойном, медленном море.
— Что ты видел? — спросил Аира.
— Моего сына! С Земли! У меня на Земле остался сын, ему семь лет… уже восемь, — Крокодил запнулся. — Он был в кроссовках… В спортивной обуви, и на мху остались отпечатки подошв!
— Круто, — помолчав, сказал Аира.
— Я видел сам. Я не слепой. Если бы ты не был занят Тимор-Алком — я показал бы тебе. Я и сейчас бы нашел место… но мох быстро отрастает.
— Я и сейчас занят Тимор-Алком, — помолчав, признался Аира. — Я очень боялся этого дня. Потому что у парня были настоящие ожоги от нарисованных углей.
— Но он прошел испытание.
— Да, — Аира выбрал место на песке, сел и с удовольствием вытянул ноги. — Он прошел… Собственно, это второе нарушение с моей стороны. Обычно это не пересдается.
— Что за дрянь ты дал нам выпить? — Крокодила передернуло.
— Тебе химическую формулу?
Крокодил молча уселся рядом. Песок был теплым.
— Посмотри туда, — Аира указал на яркую желтоватую искорку в скоплении других огоньков поменьше.
— Что это?
— Вот этот, желтый. Если присмотреться, можно различить три грани… Видишь?
— Что это? — повторил Крокодил.
— Стабилизатор, — сказал Аира. — Один из шестнадцати. Двенадцать работают, четыре всегда на профилактике… Эта штука стабилизирует реальность, удерживая материю в положении «первично».
— Ты смеешься, — упавшим голосом сказал Крокодил.
— Нет. Это ты — дикий мигрант, — Аира улыбнулся. — Так что там было с твоим сыном?
— Он звал меня…
— Ты виноват перед ним? Вернее, думаешь, что виноват?
— Раньше никогда не думал, — признался Крокодил.
— Раньше тебе было не до того, — проницательно заметил Аира. — Эта штука, что вы пили, выворачивает человека наизнанку. Устраивает очную ставку аверса с реверсом и орла с решкой. Для некоторых это просто легкий шок. Для других — гораздо хуже. Если человек болен душевно, или имеет склонность к душевной болезни, или не хозяин себе, — Аира голосом выделил последние слова, — он проваливает Пробу. Обычно такие отсеиваются раньше, но не всегда…
Он сжал губы.
— Ты был прав, — начал снова, другим голосом, — когда советовал мне «срезать его на чем нибудь» и отправить домой. Раз уж я иду на должностное преступление — что мне стоило разочек соврать?
— Разве он сумасшедший? — осторожно спросил Крокодил. — Разве он… не отважный, не цельный, не сильный парень? Почему это испытание для него… такое сложное?
— Он наполовину Тень, — Аира лег навзничь и закинул руки за голову. — У него ничтожный болевой порог и воображение, о котором ни ты, ни я не можем и мечтать. Ты, под действием сыворотки, видел своего сына, который оставил следы обуви. А он… то, что видел он, настолько реально, что я тоже это видел.
Крокодил обхватил себя за плечи. Далеко в море шел корабль, в ночи похожий на подвижную цепь огней.
— И что это было?
— Этого я не скажу, — пробормотал Аира. — Это его личное дело. К тому же это, м-м, неописуемо…
Он потянулся, сделавшись очень длинным, и откинул голову на песок.
— Аира, — сказал Крокодил. — Мой сын здесь был на самом деле?
— Ты же его видел.
— Но это же наваждение! Галлюцинация!
— Ты его видел, слышал его голос, он отразился в твоем сознании. Он отразился в окружающем мире, оставив следы ботинок. Он был здесь?
Крокодил сглотнул. Во рту было сухо-сухо.
— Он что, стоял здесь, боялся? Звал меня? А я не подошел, потому что хотел сдать Пробу?!
— Ты прошел испытание.
— А чтоб вы сдохли вместе с вашим испытанием!
Он схватил Аиру за кожаный ремешок на шее, рванул на себя и ударил в челюсть. Вернее, попытался ударить. Его запястье перехватили, и через несколько секунд Крокодил валялся лицом в песок, полностью обездвиженный, с заломленной за спину рукой.
— Представь, что ему приснился плохой сон, — сказал Аира, причем на его голосе никак не сказалось физическое усилие. — Это неприятно. Но скоро проходит.
Крокодил несколько раз попытался вырваться. Заскрипел зубами, перемалывая песчинки.
— Дело в том, что ты взрослый, — сказал Аира. — Обычно Пробу проходят подростками. Это и страшнее, и намного легче. Им видятся чудовища, кошмары, двойники. Иногда — родители. Что с этим парнем, Дорин-Гаем, я не знаю, но там, судя по всему, какая-то не выявленная вовремя патология… Андрей, ты меня слышишь?
— Отпусти, — выдохнул Крокодил.
Аира разжал захват. Крокодил подумал с грустью, что физически противостоять этому человеку у него не получится, наверное, даже после долгих упорных тренировок.
Он сел, отплевываясь. Аира как ни в чем не бывало лег рядом и снова вытянулся.
— Ты прав, — сказал Крокодил. — Я мигрант, и это навечно.
— Почему ты ушел со своей планеты?
— Да не знаю я! У меня отняли память вместе с двумя годами жизни и закинули за тысячи парсек, за миллионы лет! И когда ко мне приходит сын, которого здесь нет, которого не может быть…
