Юрий Никитин - Великий маг
Она сказала ядовито:
– Да-да, я успела заметить самую большую директорию, самую обновляемую, с множеством апгрейдов, в корневой директории… Директорию, в которой вы трудитесь особенно долго, упорно, настойчиво, не щадя сил…
Я промолчал, ибо что бы ни сказал, прозвучит по-детски, виновато, оправдываясь. А я не чувствую себя виноватым, даже если весь мир кричит, что виноват, гад, виноват!.. Да, немалую часть времени провожу за таким занятием, как режусь в баймы. Да, играю. Да, не только не скрываю, но и, наоборот, считаю неиграющих ущербными людьми. Нет-нет, ничего плохого быть слесарем, банкиром или президентом страны, не всех же природа наделила способностью сочинять музыку, рисовать или слагать стихи!
Но вот вчера я после ухода Кристины и после завершения всех дел, уже на ночь, сел малость ознакомиться с на днях вышедшей баймой «Дочери Тимоноффа». Когда что-то начало смутно беспокоить, а, свет как-то странно падает со спины, оторвал на миг глаза от волшебного мира. В окно заглядывает хмурый рассвет, на востоке слабо алеет небо. Желудок воет, ночью почему-то особенно хочется есть, скрюченные пальцы застыли на мыше, будто я всю ночь провисел на перилах балкона, а на душе так стыдно, словно только утром обнаружил, что вишу на балконе первого этажа, а мои ноги мешают дворнику подмести газон.
Скажи кому, засмеют, мол, баймы – детское дело. Не понимают, люди прошлого века, что байма – это обязательное свойство характера, без которого не стать ни писателем, ни инфистом, ни тем, кто я есть на самом деле. Тому, кто не садится за комп побаймить, не быть писателем. Или художником. Вообще не быть творческим человеком. Конечно, Пушкин или Шекспир не играли, ясно, но если у человека есть дома комп, а он пользуется им, скажем, настукивая только текстовые документы, бухгалтерию, или даже работает с графикой, но не играет, то писателем не станет. Даже если и ваяет какие-нибудь стишки или прозу, кто их сейчас не ваяет, но писателем ему не быть…
А я, ответил Кристине мысленно, ибо вслух такое не скажешь, – писатель номер Один. Теперь вот еще инфист. Тоже, как говорят, сама круть. Конечно, это я знаю сам, но в подобных случаях принято скромно ссылаться на мнение других. На самом деле знаю, что я неизмеримо выше даже инфиста, но об этом говорить нельзя даже мысленно, камеры фэйс-контроля засекут непонятную мимику и на всякий случай сделают снимок для дополнительных проверок.
Она положила передо мной бумаги.
– Пока вы там пили пиво или коньяк, не знаю, принципиально не принюхиваюсь, я закончила с договорами. Ознакомьтесь.
– На досуге, – пообещал я.
Она отступила на шаг.
– Все, на сегодня все. Вы уверены, что не хотите затащить меня в постель?
– Полностью, – заверил я.
Она взялась за ручку двери, смерила меня оценивающим взглядом, словно мясник корову, который продает отдельные части по разным ценам.
– Странно, – произнесла она задумчиво. – Раньше я бы не сказала, что у вас какие-то проблемы…
– У меня нет проблем, – возразил я, хотя ощутил себя несколько задетым. – Христя, меня на этот крючок не поймаешь! Наполеон не зря сказал, что великие умы должны избегать сладострастия, как мореплаватель – рифов! А я и есть великий ум. Даже самый великий!
Она отшатнулась:
– Да разве я предлагаю сладострастие? Чуть-чуть выровнять ваше гормональное равновесие! Чтоб творить не мешало.
– Мне ничего не мешает, – ответил я твердо. – Я когда хочу – трахаюсь, когда не хочу – не трахаюсь!
Она сказала с гримаской отвращения:
– Да вы прям как животное какое-то!
После ухода Кристины почти не работал, а чтобы погасить чувство вины – поиграл в эти чертовы дочки, когда же они вырастут. Ни фига, вина только разрослась, а тягостное чувство превратилось в тяжелое ощущение близкой беды.
Заснул под утро, а с рассвета накачался кофе, выгулял Барбоса и сел за работу. Голова все еще тяжелая, подбадривал ее крепким кофе, больше похожим по вязкости на застывающую смолу. Еще малость, и можно будет ножом и на хлеб. Или на блюдце, где ножом и вилкой. Зато в черепе на полчасика до жути ясно, в самом деле постигаешь движение сфер и зришь зубчатые колеса, что движут миром. А подземных гадов прозябанье, хрен с ними, это предкам, современное хомо такие ужастики смотрит на ночь по жвачнику.
В обед спустился за свежими булочками, у входа в подъезд на доске объявлений среди прочих «меняю» и «куплю квартиру в этом доме», сделанных красиво и выведенных на принтерах, одно написанное от руки, корявое, сразу привлекло внимание среди прочих одинаково безукоризненных: «Просьба всем желающим зайти в Некрасовскую библиотеку и взять себе любые книги и в любом количестве. Бесплатно. 1 сентября библиотека ликвидируется».
Поколебавшись, я перешел дорогу, Некрасовка моя любимая библиотека, в детстве ездил туда, пропадал сутками в ее огромных залах, очарованный обилием книг, этих сокровищ, настоящих сокровищ, куда более значимых, чем какие-то дурацкие сундуки с пиастрами. Сейчас там все по-прежнему, это я изменился, хотя в Некрасовке был совсем недавно, пришлось провести встречу с читателями, помню, что там работает Люся, ей восемнадцать лет, и говорят, все еще девственница. В то время, как все девушки тянутся в росте изо всех сил, носят высокие каблуки или кроссовки на толстой подошве, она летом ходит в сандалиях на плоской подошве, а зимой в изящных валенках, из-за чего кажется особенно маленькой. К тому же она умудряется носить длинные юбки, что так мягко и зазывно виляют при каждом ее шаге, лицо всегда без косметики, из-под простой кофточки выпирают маленькие упругие груди, она проста, как эти деревянные стеллажи для книг, и так же несовременна, и с острым чувством сожаления я понимал, что неумолимый прогресс сожрет и ее, перемелет в железных жерновах.
Огромный зал пуст, в нем торжественно и тихо, как в церкви. Даже как в костеле, там особенно тихо и торжественно, такая архитектура, нет вульгарно ярких икон и прочей дикарской позолоты.
На звук моих шагов, непристойно громких, из-за стопки книг на столе библиотекаря поднялась русая головка, на меня взглянули чистые бесхитростные глаза. Люся, единственный оставшийся библиотекарь, никогда не пользовалась косметикой, как я уже сказал, но, к счастью, ее свежее румяное личико и так хоть помещай на рекламу самых нежных и оберегающих кожу кремов.
Она радостно заулыбалась мне навстречу, встала, невольно демонстрируя гибкую фигурку, тонкую в талии, хорошо развитую, но при взгляде на ее чистое лицо с честными вопрошающими глазами я сразу ощутил неловкость и понял, почему ребята избегают ее. Они, дети современности, понимают, что это существо не понимает современных легких отношений в общении и в сексе. Она еще в тургеневском мире, где ждут любви, а какой дурак сейчас себе может позволить такую роскошь, как любовь? Даже богатый, очень богатый может позволить себе любую роскошь, кроме любви. Любовь – она… обязывает.
