Николай Дашкиев - Торжество жизни
Великопольский с силой ударил кулаком по столу. Тяжелая чернильница неуклюже подпрыгнула, и по зеленой скатерти поплыло большое фиолетовое пятно.
Вне себя от злости, доцент, не одеваясь, выскочил на улицу. Он только теперь понял, что поймался на удочку легкого успеха, использовав совершенно негодный препарат биолога-формалиста.
Глава XI
Катя и Степан
Лунная зимняя ночь. Мерцают яркие звезды. Ослепительно блестят гребни огромных, приглаженных ветром сугробов. Причудливые тени шевелятся на дороге. Стоит только дохнуть ветерку — и деревья, поскрипывая, начинают ронять сухие звонкие кристаллы. Вздымаются серебристые облачка поземки и струятся туда, в степь, где до горизонта раскинулась голубая, постепенно темнеющая пелена снегов.
А когда прямо из глубины сугроба блеснет неяркий свет или вылетит сноп красноватых искр, окутанных дымом, вмиг рассеивается феерия зимней ночи. Сказка превращается в прозу: это не сугробы, а землянки; это — разрушенное гитлеровцами и все еще не отстроенное село.
Катя проходит мимо землянок, мимо недостроенных домов, но видит не то, что есть, а то, что будет через десять лет. Она все еще под влиянием лекции архитектора.
Раздался глухой взрыв. Катя вздрогнула, но сразу же овладела собой, вспомнив, что это минеры взрывают скалу на берегу Зеленой. Вот и началось то, о чем недавно только мечтали!
Она долго всматривалась в сторону реки, а когда над лесом вновь появилась красная вспышка, начала считать:
— Раз… два… три… четыре…
Звук долетел за десять секунд.
— Десять, умноженное на триста тридцать, будет три километра триста метров, — высчитала Катя. — Правильно! До будущей гидростанции отсюда как раз столько.
Ей стало приятно, что удалось высчитать расстояние по скорости звука, и она подумала:
«Ведь вот как просто! Надо будет обязательно рассказать Ивану Ивановичу»…
Но, подумав об учителе, она вспомнила также и о том, что не успела зайти к нему сегодня за новым заданием. Правда, не было ни минуты свободного времени: с утра устанавливали на поле щиты, затем очищали семена, потом — занятия агротехнического кружка, лекция архитектора… И вот уже ночь.
«Все равно нехорошо, — думала девушка. — Иван Иванович будет сердиться. Может быть, зайти к нему?»
Катя постояла у знакомого переулка, но пойти к учителю так и не решилась — было слишком поздно.
Дома ее ждала радость: пришло письмо от Степана. Не раздеваясь, она подсела к коптилке и осторожно разорвала конверт. Оттуда выпали два листка, исписанные крупным твердым почерком, и маленькая фотография.
Катя долго всматривалась в знакомые черты. Степан стал каким-то иным — взрослым, строгим, лишь глаза смотрят как всегда, словно спрашивая о чем-то.
Подошла мать. Она молча, укоризненно покачала головой. Катя смутилась:
— Мама, так ведь это ничего… Он просто мой хороший друг.
Мать вздохнула.
— Эх, дочка! Да разве я об этом? Другие в твои годы только поют да гуляют, а ты все за книгами да за книгами. Посмотри на себя — извелась уж! Нет того, чтобы отдохнуть, все — «квадрат суммы» да «квадрат суммы»… Ну зачем тебе тот квадрат? Грамотна — и слава богу! Работаешь хорошо, на трудодни много получаешь, а там через год-два найдешь себе работящего хорошего парня — комбайнера или шофера, заживете спокойно. Тебя всякий возьмет, ведь ты у меня красавица!
Мать погладила Катю по волосам сухой, шершавой ладонью:
— Вот хотя б и Костя Рыжиков. Думаешь, чего он к тебе каждый вечер приходит? Любит он тебя! Любит!
Девушка тихо попросила:
— Мама, не надо об этом. Мы с Костей готовимся за семилетку… А если вы будете так говорить, я скажу, чтобы он больше не приходил.
Не впервые мать заводит этот разговор. Как же доказать ей, что самое главное в жизни — это выучиться, стать агрономом? И потом Костя… Он, конечно, хороший парень, но Катя навсегда останется другом Степана. Степан такой горячий, такой беспокойный, — ему нужен верный друг. Он говорил, что наука требует огромного напряжения сил; надо перетерпеть множество неудач, прежде чем добьешься своего. Только самые сильные, самые стойкие люди могут открыть что-либо новое. А ведь Степан задумал не пустяк: найти средство против всех болезней на земле. Кто же поддержит его при неудачах в работе, если не она, Катя?
А он — он поддерживает ее всегда. Степан пишет очень редко, но всегда о хорошем, о радостном. Читая его письма, Катя чувствует, что все возможно, все легко. Вот и сейчас.
Она торопливо пробегает глазами строчки и перечитывает письмо сначала.
Степан пишет о прекрасных лабораториях, о той напряженной борьбе, которая ведется там против болезней, против смерти. Он пишет, что завидует этим ученым.
Смешной, он боится, чтобы Катя не подумала, что у него мелкая зависть. Ну, конечно же, нет! Ведь она его знает очень хорошо! Он просто не нашел нужного слова… Да ведь и не создано еще такое слово, которое бы передавало хорошее желание человека работать так, как другие, работать лучше других!
…Поздний ночной час. За крошечным окном землянки легкими серебристыми струйками плывет поземка. Неровно мигает коптилка. Катя пишет ответ Степану.
Много теплых, хороших слов просится на бумагу: хочется и пожаловаться, что трудно учиться, и похвалиться первыми успехами, хочется написать Степану о своих хороших, дружеских чувствах, но Катя ничего этого не пишет. Ей кажется, что ни о чем, кроме колхозных дел, она не имеет права писать.
И она сообщает:
«А вчера к нам из колхоза имени Ворошилова приехала делегация проверять договор на социалистическое соревнование. Вошли гордые, важные — как индюки: как же, план перевыполнили на пять процентов! А мы — на двадцать! Так у них сразу спесь пропала!»
Она пишет долго, пока не начинают слипаться глаза, и все — делегация из колхоза имени Ворошилова, и лаборатория, и прекрасный дом, увиденный на проекте архитектора, — расплывается, как в тумане.
Вздохнув, Катя засыпает, склонив голову на стол.
Время мчалось стремительно.
В семь утра звучал мощный заводской гудок, и Степан, с трудом открыв глаза, вскакивал с кровати, наспех проделывал гимнастические упражнения, торопливо завтракал и усаживался за книги.
Книги, книги, книги… Стройными рядами они стояли на самодельной этажерке, на подоконнике, на столе, а Степану казалось, что их еще мало. Он покупал книги, экономя на всем остальном, — его знали все букинисты, все продавцы книжных магазинов. Его влекла неутомимая жажда знания, острая необходимость восполнить пробелы в образовании.
