Дэйв Дункан - Меченные проклятием
Она подошла к нему и опустилась рядом на землю.
- Я все еще не понимаю, почему человека столь высокого положения, как ты, послали наблюдать за стареющим земледельцем.
Он повернул голову и внимательно посмотрел на нее без малейшего раздражения за ее назойливость, да и вообще без всякого интереса.
Этот взгляд ее обескуражил.
- Я не понимаю, почему ты здесь, - сказала она.
- Я не понимаю, почему был с тобой настолько откровенным.
- Прошу у тебя прощения! Я не...
- Но я готов быть откровенным до конца, если ты действительно хочешь узнать.
Гвин поперхнулась. Раксал Раддаит хоть кого угодно мог вывести из равновесия.
- Все очень просто, - продолжал он все с тем же безразличием. - Я теперь политическая помеха для моего дяди. Ему требовалось убрать меня из города, и он надеялся, что я могу оказаться полезным в разрешении чисто абстрактной трудности. Я не согласился, но он не пожелал ничего слушать. Я был прав, он - не прав. И мне никак не следовало бы говорить тебе все это.
- Но тогда... Ты же не должен мне ничего рассказывать, если не хочешь.
- Мне все равно, рассказывать или нет. - Он нахмурился, словно был несколько сбит с толку. - Нет, пожалуй, я предпочту рассказать тебе, чем не рассказывать.
В полной растерянности Гвин сказала:
- В таком случае, будь добр, продолжай! Не знаю, в чем твоя беда, но если я как-то могу помочь, то помогу. Я все еще сердцем далингианка и всегда сохраняла верность правителю. Как его наследник ты можешь во всем на меня рассчитывать.
- Я больше не его наследник, Гвин-садж. У меня никогда не было больших надежд стать его преемником. Он - хитрая старая жаба, которая умудрялась оставаться на поверхности болота куда дольше, чем кто-либо мог предугадать. Влиятельные семьи все время сговариваются против него, а он сталкивает их между собой - одну партию против другой. Но они неизбежно в скором времени скинут его и учредят олигархию. Вероятно, это обойдется в немалое кровопролитие, но не сомневайся - мой дядя последний правитель в нашем роду. Да, он грезил о том, чтобы оставить скипетр мне, но больше никто не верил, что это возможно. Я тоже не верил, причем знал, что даже если бы он в этом преуспел, владеть скипетром мне пришлось бы недолго. Но, думаю, я попытался бы.
- А теперь?
Он поглядел на нее с легким удивлением:
- Неужели ты не разглядела? Я заразился звездной немочью.
- О нет!
- О да! Бесспорно, в легкой форме. Несколько голубоватых пятен у меня на бедре. Я их даже не сразу заметил и больным себя совершенно не чувствовал.
Вспомнив зверскую жестокость и страдания, которым она была свидетельницей, Гвин даже не попыталась скрыть свой гнев.
- И, разумеется, правило об изгнании к племяннику правителя неприложимо?
- Разумеется. Но я обнаружил, что помечен Проклятием, и даже представитель несуществующего императора тут ничего поделать не мог. Слова эти могли быть произнесены с иронией, но она в них не прозвучала. Раксал, если судить по его полнейшему равнодушию, мог бы говорить о совсем чужом человеке.
Гвин с досадой на себя обнаружила, что невольно отстранилась от него. Она искупила это, положив ладонь ему на плечо. Он, казалось, не заметил ни того, ни другого.
- Каким Проклятием?
- Проклятием Страсти.
- Я так сожалею, Раксал-садж. Конечно, мне следовало бы догадаться, но я ни разу не встречала муолграта. Я думала...
- Ты думала, что мы все накладываем на себя руки? Общераспространенное убеждение, что муолграты кончают с собой, так же как шуулграты сходят с ума, джоолграты ввергают всех в безумие, огоулграты погибают от самых нелепых причин, ивилграты наводят недуги на людей и их убивает толпа, а авайлграты просто исчезают.
- Я слышала про все это, но не верю... - Тут она вспомнила рассказы Тарнов о джоолгратке и о человеке, который упал мертвым, когда пытался унести ее в прошлую ночь, и поправилась: - То есть не всему.
- У меня нет никакого желания покончить с собой, - безразлично заметил Раксал. - Чтобы убить кого-то, даже себя, нужна та или иная страсть, не так ли? А я ничего не чувствую. Я не угнетен, не испытываю ни злобы, ни гнева, ни отчаяния. Быть может, со временем я погибну от скуки, но сейчас я даже скуки не испытываю.
- Мне жаль тебя. От всего сердца.
- Ты счастливица! Но меня не надо жалеть. Вероятно, мне следует завидовать. Меня ничто не трогает, Гвин-садж. Я не страдаю. Не испытываю страха. Я помню, что испытывал подобные чувства, но не помню, какие они. Вот сейчас я испытываю телесную усталость от долгой езды верхом, но она не вызывает у меня ни грусти, ни удовлетворения. Я сознаю, что мой желудок пуст, а потому я поем, когда мне предложат еду, но мне безразлично, ем ли я жареных жаворонков за столом моего дяди или объедки из сточной канавы.
Вечер словно бы нес с собой промозглый холод, хотя солнце еще не закатилось.
- Про муолгратов рассказывают и другое, - неловко сказала Гвин.
Раксал пожал плечами.
- Полагаю, что и это верно. Я не утруждал себя попытками проверить, как дядя меня ни понуждал.
- По-нуж-дал?!
Он посмотрел на нее, словно она была непроходимо глупа.
- Нам приписывается способность возбуждать в других чувства, которые сами мы испытывать не в состоянии. Ты ведь это слышала?
- Да! Но зачем...
- Затем, что он очень бы хотел обладать таким даром. В какой-то степени он им и обладает, вернее, обладал... говорят, в молодости он был великим оратором. Узнав про мое Проклятие, он обрадовался, что теперь-то вопрос о его преемнике решен.
Гвин вдруг заметила, что ее ладонь все еще лежит у него на плече, и опустила руку.
- Правитель, не испытывающий никаких чувств, был бы неподкупен!
- Моего дядю интересовало не это. Он больше думал о толпах, доведенных до патриотического исступления. Он представлял себе, как совет поднимается в едином порыве, чтобы приветствовать его... или потом меня. Он думал, что в будущем любое голосование окажется единодушным и в его пользу.
- И ты мог бы это сделать? - спросила она недоверчиво.
- Так говорят. Но зачем мне было затрудняться?
Гражданский долг, семейная сплоченность, самопожертвование ради великого дела... Она нашла несколько ответов, но отмела их все и вознесла безмолвную молитву Двоичному Богу.
- Я искренне рада, что таковы твои чувства, Раксал-садж.
Он пожал плечами, словно все это не имело ни малейшего значения.
- У меня нет никаких чувств. И не надо меня жалеть. Мне, во всяком случае, себя не жаль.
От костра донесся аппетитный запах, и Гвин поняла, что просто изнывает от голода. Она почувствовала себя виноватой: она голодна, он помечен Проклятием. Горстка зерна утолит ее голод, а его жизнь погублена навсегда.
