Андрей Платонов - Происшествие в Нескучном саду (сборник)
…В палату ворвалась сиделка…
Вокруг меня и в меня хлынул звон, грохот и смятенье. И чей-то знакомый и незнакомый, страшно далекий и маленький (как за стеной) голос сказал то ужасное, короткое и единственное слово, смысл которого для меня был темен, но совершенно и навсегда непоправим.
Экземпляр
– А вот в том шкафу, – сказал заведующий музеем, – находится единственный во всём СССР, редчайший в своём роде экземпляр обывателя эпохи тысяча девятьсот пятого года.
– Восковая фигура или чучело? – деловито заинтересовался один из экскурсантов.
– Нет, дорогой товарищ, – с гордостью заметил заведующий, – нет. Это не восковая фигура и не чучело, а совершенно настоящий, подлинный, не тронутый молью и временем превосходный экземпляр обывателя эпохи тысяча девятьсот пятого года.
– Как же так? – хором спросили экскурсанты.
– А так. Единственный в мире случай летаргического сна. Чудо в духе Уэллса. Как впал человек в обморочное состояние двадцать лет тому назад, так до сих пор и не выпал из него.
– Не может этого быть!
– Вот вам и не может! Дело было так. Этого обывателя в тысяча девятьсот пятом году по ошибке задержали вместе с какими-то демонстрантами и отправили в участок. «Ты кто такой есть?» – спросил его дежурный околоточный. «Я-с, ваше благородие, чиновник двенадцатого класса, и ничего такого-с». – «Ой, врёшь! А почему у тебя в глазах вроде как бы освободительное движение? Молчать! К какой партии принадлежишь?» Да как стукнет кулаком. Тут обыватель и впал в глубочайший обморок, который впоследствии перешёл в летаргический сон. В своё время об этом даже в газетах заграничных писали. Лучшие врачи ничего не могли поделать. А один видный профессор так прямо и заявил: «Теперь субъект выйдет из своего летаргического сна не раньше, чем лет через двадцать». Вот ведь какая штука, дорогие товарищи!
– И что ж он, действительно хорошо сохранился? Ах, как интересно и поучительно посмотреть!
– А вот вы его сейчас увидите. Такой, понимаете, забавный экземпляр! Слов нет. Зонтик, галоши, серебряные часы – всё честь честью. Замечательный образчик обывателя. Пальчики оближете. Прошу убедиться.
С этими словами заведующий открыл шкаф – и вдруг в ужасе отскочил назад.
Шкаф был пуст.
– Исчез! – воскликнул с тоской заведующий.
– Спёрли, наверное, – выразили предположение экскурсанты. – Досадный факт.
– Не может быть, чтобы спёрли! Кресты с могил действительно прут. Бывает. А до покойничков ещё не доходило.
– Но что же? Что? Не ушёл же он сам?
– Позвольте, товарищи! Ведь как раз прошло двадцать лет. Может быть, он проснулся и того…
– И очень даже просто.
– В таком случае, – завопил заведующий, – его надо спешно отыскать! А то он ещё, чего доброго, под автобус попадёт. Я же за него несу ответственность. Как это швейцар недоглядел? Извините, товарищи! Бегу, бегу!
Очнувшись от летаргического сна, обыватель прежде всего потрогал ноги – не пропали ли галоши, затем пощупал зонтик, высморкался, осторожно вышел из шкафа и беспрепятственно очутился на улице.
– Домой! Как можно скорее домой! – пробормотал он. – Боже, что подумает жена! Что скажет столоначальник! Ночевать в участке – какой стыд! Извозчик, Третья Мещанская!
– Два рублика.
– Да ты что, братец, белены объелся! Четвертак!
– Сам белены объелся! Тоже ездок нашёлся!
– Скотина! Он ещё грубит! А в участок хочешь?
– Ты меня ещё городовым постращай!
– Ах ты, к-каналья! Над властями издеваешься? Устои подрываешь? Погоди, голубчик, вот я сейчас запишу твой номер! Го-ро-до-вой!!
– Ишь ты! – с уважением воскликнул извозчик. – И где это только люди насобачились добывать в воскресенье горькую? Ума не приложу! И, между прочим, не менее двух бутылок, ежели на ногах держится, а кричит: «Городовой!»
Обыватель тщательно записал номер дерзкого извозчика и пошёл пешком.
– Товарищ, скажите, как тут пройти на Дмитровку? – спросил у обывателя встречный юноша.
– Что-с? – завизжал обыватель. – За кого вы меня принимаете? Вы, кажется, думаете, что я из освободителей? Не товарищ я!
– Ну, гражданин. Извиняюсь!
– Не гражданин я.
– А кто же вы такой?
– Я – чиновник двенадцатого класса и кавалер ордена святыя Анны третьей степени. А ежели меня по ошибке задержали вместе с революционерами, то это, молодой человек, ещё ничего не доказывает…
Юноша пристально всмотрелся в глаза обывателя и опасливо отошёл в сторону.
– Вот ведь какая неприятность! – пробормотал обыватель. – Уже на улицах стали называть товарищем! Дойдёт ещё до столоначальника, чего доброго. Как пить дать выгонят со службы! Надо что-нибудь предпринять такое…
Обыватель поглубже засунул руки в карманы и запел «Боже, царя храни».
– Эй, газетчик! Дай-ка мне, милый, два номерочка «Русского знамени».
– Чего-с?
– «Знамени», говорю, «Русского» дай мне два номерочка. Или даже лучше – три.
– Нету такой газеты.
– Нету? Ну, дай «Новое время».
– Нету такой газеты.
– А что же есть?
– «Рабочая газета», «Правда», «Красная звезда».
– Ах ты, нахальный мальчишка! Устои подрываешь? Нелегальщиной торгуешь? А вот я тебя, негодяя, в участок сведу!
– Не имеете права! Я налог плачу.
– Ла-а-адно! Я тебе покажу налог!
Обыватель тщательно записал приметы и номер крамольного газетчика и, нудно скрипя галошами, пошёл дальше.
Над фасадом большого дома обыватель прочёл надпись: «Московский Комитет Всесоюзной Коммунистической партии».
– Тэк-с! Приятно. На глазах у всех, так сказать, подрывают устои. Так и запишем. И улочку запишем. И номерок запишем. Всё запишем.
Обыватель внёс необходимую запись в памятную книжку и пошёл дальше.
– Товарищ, разрешите прикурить? – остановил обывателя толстый гражданин в бобровой шубе.
У обывателя ёкнуло сердце и подкосились ноги.
– Хи-хи… Не извольте сомневаться. Никак нет. Никакого причастия к нелегальным подпольным организациям, революционным кружкам и политическим группировкам не имею-с и не являюсь, так сказать, «товарищем», а ежели ночевал в участке, то, поверьте, ваш… превосхо…дительство… роковое недоразумение… несчастное стечение обстоятельств… Ва… ва… ва…
Гражданин в шубе в ужасе шарахнулся в сторону.
Исколесив всю Москву и уже окончательно отчаявшись в успехе поисков, заведующий музеем поздно вечером наконец, к великой своей радости, нашёл исчезнувший экземпляр обывателя.
