Виктор Гончаров - Век гигантов
— Акьъву!.. Акьъву!.. Акьъву!..
С кинематографической быстротой повыскакивали дикари из-под теплых шкур и, как были нагишом, попрыгали во двор. «Акьъву» значило «конь» и еще значило вот что.
Давно краснокожие вожделенно посматривали на Николку, постоянно сопровождавшего их на охоте верхом, и ждали они только удобного случая, чтобы самим «объакьвиться», олошадиться. Если необходимости в запасах они не могли осознать, то преимущество конного охотника перед пешим понимали великолепно: все, что вело к облегчению в способах добывания пищи, ими усваивалось прекрасно.
— О негодяи! — крикнул Скальпель вдогонку. — Оденьтесь, простудитесь.
Его голос, голос отца, пекущегося о здоровье детей, пропал бесследно в густом тумане. Только Николка внял ему и накинул на плечи плащ из шкуры леопарда.
Дикари, дрожа от холода и нетерпения, собрались в стойло Живчика. Они ждали Николку, который незаметно для них стал предводителем во всех их начинаниях, связанных с охотой. Мъмэм энергично жестикулировал, объясняя, сколько он видел «акьъву», где они находятся и как их надо ловить. Подоспевший Николка усомнился в сообщении дикаря и, так как на конкретные темы он мог беседовать свободно, то и спросил на языке жестов, т. е. закрыв глаза левой рукой, а правой разгоняя туман:
— Как Мъмэм мог увидеть «акьъву» в тумане, густом, как дым?
Мъмэм на том же языке, вперемежку со словами, рассказал все подробно.
Мъмэм шел к реке посмотреть, не сделала ли она «крак». Земля холодом щипала ноги, и вдруг — что-то горячее!.. Он даже привскочил от неожиданности, привскочил вот так, как человек, наступивший на змею «ург»… Это был лошадиный помет — «кака», — совсем теплый, совсем горячий; от него шел пар, как изо рта, вот так: ху-у-у… Помета было на десять-десять-десять-десять-десять лошадей, на десять-пять, на «дашнь-пянч» акьъви[20]. И лошади совсем близко, потому что Мъмэм слышал «и-го-го-го», слышал ржание на расстоянии полета камня, брошенного слабым ребенком, «абаля рбанк». Лошади ушли туда, где умирает солнце, ушли на запад. Там есть гора, треснувшая пополам, там — ущелье; лошади пошли в ущелье; охотники там поймают их…
После такого подробного — и поэтому убедительного — отчета нельзя было сомневаться в сообщении дикаря. Николка разделил отряд и стаю собак на две половины. Первую, во главе с Мъмэмом, он послал вперед с заданием обойти табун и стать у него на пути, загородив ему выход из ущелья. Сигналом, показывающим, что задание выполнено, должен быть троекратный крик махайродуса. Тогда Николка, во главе второй половины отряда, обрушится на табун с тыла. Нужно стараться, чтобы лошади не прорвались сквозь ряды охотников, для этого пустить собак вперед.
Охотники первого отряда, держа руки на загривках собак, помчались в обходной путь, подобные немому урагану. Второй отряд двинулся не спеша, следя за отпечатками копыт на прибрежном песке. Отпечатки эти действительно от реки поворачивали к ущелью. Ущелье служило некогда ложем бурной речонки; теперь по нему вился лишь небольшой ручеек, впадающий в Волгу.
Табун успел уйти далеко. Выползло из-за реки олохмаченное туманом солнце, брызнуло светом, очистилось само, очистило землю от молочной мглы, и только тогда почуяли дикари носами присутствие впереди себя доброй полусотни лошадей. Николка привел отряд к боковому отрогу ущелья и здесь рассыпал в цепь и животных и людей. Отрог был глубок, обладал крутыми, почти отвесными стенками и имел только один и притом весьма узкий выход — в ущелье. Через некоторое время послышался впереди троекратный рев махайродуса и тотчас за ним — беспокойный топот опрокинувшегося назад табуна.
— Ну, ребятки, держи собак крепче и приготовь глотки, — предупредил Николка своих охотников.
Табун приближался, грохотали камни под копытами, — казалось, откуда-то сорвалась лавина и мчит, сокрушая все на пути. Но топот покрывался хоровым ревом махайродуса (Мъмэм старался!) и свирепым лаем громадных собак. Николка едва сдерживал азарт своих охотников, неудержимо рвавшихся вместе с собаками навстречу бегущей лавине. Только когда матерый жеребец — не гиппарион, а настоящая лошадь-великан, — вырвавшись из поворота, показался во главе табуна и поравнялся с предательским отрогом. Николка дал сигнал. Охотники, с топорами в руках, пустив вперед корчившихся в кровожадном вожделении собак, рванулись с места в карьер, оглашая воздух рявканьем пещерного льва. Жеребец, а вслед за ним и весь табун, круто вздернувшись в воздухе, перевернулись на дыбах, шарахнулись вспять, снова вздыбились и хлынули безудержным потоком в единственно свободное от рева и зверей место — в проход бокового отрога — в западню…
Трудное было дело заставить дикарей и собак, разгоряченных преследованием, войти в нормальные свои чувства. Николка, став у входа в западню, собак отогнал от нее копьем, а людей руганью, выраженной в категорической форме. Все-таки три-четыре собаки прорвались к яростно метавшимся в ловушке животным и там, в назидание краснокожим, быстро расстались с жизнью под ударами многочисленных копыт.
— Эх, олкки жълон, — жалобно воскликнул Гири: из погибших собак две были его.
Смерть четвероногих друзей на разгоряченных дикарей подействовала как студеный ливень с безоблачного неба. Они перестали лезть на рожон и сразу вспомнили о двух своих предводителях. На Къколю и на Мъмэма уставилось шестнадцать пар вопрошающих глаз. Гири констатировал печально:
— Кьъян мъэрт… — что в переводе на русский значило:
— Собаки-то подохли…
— Ничего нет мудреного, — отвечал Николка и прибавил назидательно: — Это тебе не буржуазная танцулька, а плиоцен!
— Лиоце… — растерянно подтвердили дикари и все свое внимание перенесли на маленького человека, продолжавшего оставаться спокойным в таких исключительных обстоятельствах.
Не слезая с коня, Николка взял у Мъмэма связку мочальной веревки; один конец ее он привязал к луке седла, на другом сделал петлю и кольцами собрал всю веревку в правой руке. Оставив Мъмэма вместо себя, он шагом поехал в овраг, где сбился в плотную, но беспорядочную кучу отчаявшийся найти выход табун; вне его пребывал лишь один вожак-жеребец; на приблизившуюся странную пару — гиппарион плюс двуногий — он вытянул шею. Живчик приветствовал жеребца серебристым ржанием. Полосатая кобылка бесспорно была красива, но доверия не внушала; жеребец повернулся к ней крупом, намереваясь использовать отпущенные ему природой смертоносные копыта. Момент был удобный, и Николка не зевал: разматываясь, заструился в воздухе аркан, петля легла на стройную шею великана-жеребца. Не давая пленнику времени на размышление, вскачь понесся Николка по направлению к выходу из оврага. Дикари сорвались ему навстречу, заранее подготовленные Мъмэмом. Аркан хлестко натянулся. Не ожидавший такого оборота жеребец повалился навзничь. Дикари перехватили веревку и быстро-быстро, как ребята бумажного змея, стали собирать ее. Дрыгая беспомощно копытами, полузадушенный жеребец на спине выехал из оврага и не успел опомниться, как был связан по всем четырем ногам, зануздан и на могучих плечах поднят с земли в стоячем положении. На хвосте, на ногах, на гриве с обеих сторон висели у него греготавшие дикари.
