Ференц Кашшаи - Телечеловек
— Вы уверены, что вы настоящий Жоах Монсен?
— Не сомневаюсь.
— Почему вы так в этом уверены?
— Не понимаю.
— Что дает вам право столь самоуверенно выдавать себя за истинного Жоаха Монсена? Не объясняется ли это тем, что таких, как вы, великое множество?
— Простите, не понимаю.
— Я хочу лишь сказать, что с вас снято множество копий, вот отчего вы так уверены в себе. Вас много, поэтому-то вы и не боитесь ничего.
— Кто?
— Вы.
— Кто — мы?
— Вы все.
— С меня еще никто не снимал копий.
— Откуда вам известно?
— До сих пор мне не доводилось слышать о существовании нескольких Жоахов Монсенов.
— Что вы знаете о сущности экспериментов Бирминга?
— Мне доводилось слышать, что эксперименты проводятся, но о результатах понятия не имею.
— Тем самим вы признаете, что существует не один Монсен?
— Как так?
— Один Монсен знал об экспериментах, а другой сквозь пальцы смотрел на их возможные последствия.
— Не я же один был осведомлен о них.
— А кто еще?
— Ответственные сотрудники министерства…
— Не хотите ли вы, этим сказать, что сотрудники министерства — искусственные люди?
— Я вовсе не хочу этого сказать.
— Значит, кто-то другой хочет это сказать?
— Кто именно?
— Другой Монсен.
— Не понимаю, к чему вы клоните…
— Зато другой, возможно, понимает.
— Кто другой?
— Другой Монсен.
Допрос продолжался свыше двух часов.
В момент, когда верстался этот номер газеты, заседание комиссии продолжалось.
(«Кроникл», 17 октября 1968 г.)
10
— Итак, признаете ли вы себя теледвойником?
Представитель военной комиссии сената с самодовольным видом задавал вопросы, в упор, то и дело с шумом отодвигая кресло и вытягивая свои непомерно длинные ноги.
— Вы же отлично знаете, что я — Денни Бирминг.
— Денни Бирминг неспособен на преступление. Я не позволю морочить себе голову всякими баснями.
— Вы грубиян и солдафон!
— Бунтовщик! — дернувшись, как от удара, бросил он.
— Неужели?
— Это вы убили Денни Бирминга! — злобно прошипел он.
— Послушайте, вы мне надоели.
Не отрывая взгляда от стола, он процедил:
— Преднамеренное убийство карается по всей строгости закона.
— Но ведь если верить газетам, оба Бирминга ненастоящие.
Представитель сената вновь вернулся к снисходительному тону:
— Будь вы военным…
— Но я ученый, — прервал я его.
— … вы могли бы отличить стратегию от тактики.
При этих словах он испытующе взглянул на меня, явно желая насладиться впечатлением, которое произвели его слова.
Я не удостоил его ответом.
— Итак, — продолжал он после некоторой паузы в явном замешательстве, — предположим, что вы настоящий Бирминг. Вряд ли в этом случае вы будете разделять коллективистские взгляды, проповедуемые биороботом…
— Биоробот, — прервал я его, — весьма условное понятие, которым следует пользоваться очень осторожно.
— Потрудитесь не перебивать! (Со мной еще никогда не обращались столь бесцеремонно, но что оставалось делать — на этот раз я находился в положении арестанта.) — Так вот, я хочу сказать, — представитель сената как бы спохватился, что сболтнул лишнее, — если вы подлинный Бирминг, то не станете скрывать это от общественности.
— Разумеется!
Слегка наклонив голову, он глубокомысленно уставился на носки собственных ботинок.
— Подлинный Бирминг известен как поборник свободы личности.
— Совершенно верно. Я уважаю право личности отстаивать свои интересы. Но ведь у людей имеются и общие интересы.
— Ваши слова лишний раз подтверждают мои подозрения — вы ненастоящий Бирминг.
— Вот видите, одна ваша фраза поколебала мои убеждения.
— Поколебала?.. — долговязый «следователь» уставился на меня.
— Конечно. Передо мной теперь сложная дилемма: следует ли признавать право на подозрительность в рамках свободы личности?
— Ваши шутки неуместны.
— Что ж, это тоже дает вам право считать меня ненастоящим.
— Однако у вас есть возможность спастись даже в том случае, если вы действительно не тот, за кого себя выдаете.
Признаюсь, эти слова несколько озадачили меня, хотя, кажется, я догадывался, куда он клонит.
— Как, вы выпустили бы на волю механическую конструкцию? — спросил я в надежде, что мне удастся припереть его к стене и вынудить дать прямой ответ. Однако тут же убедился, что этого пройдоху голыми руками не возьмешь.
— Ага, значит, вы признаете, что являетесь механической конструкцией? — быстро спросил он.
— Я этого не говорил. Это вы исходили из такой посылки. Я лишь развиваю вашу мысль.
Разом поджав под себя ноги, он с ожесточением хлопнул рукой по костлявой коленке, как бы решившись на что-то.
— Ладно, будь по-вашему, все равно вы можете спастись, если действительно обладаете знаниями профессора Бирминга.
— У вас нет причин сомневаться в этом.
— Есть, и достаточно веские. Вот если вы сумеете продолжить свою работу, я хотел сказать, научные эксперименты профессора Бирминга, — дело другое.
Ну вот, теперь ясно, чего от меня добиваются. И все же перспектива продолжить прерванную работу даже таким путем была столь заманчива, что я невольно воспрянул духом. Представитель сената, заметив мою заинтересованность, не преминул воспользоваться этим обстоятельством.
— Так вот, подготовьте подробное описание всех технических данных вашего изобретения, а кроме того, опубликуйте соответствующее заявление в печати. После этого можете убираться на все четыре стороны.
— Это значит, я должен публично признать, что мой теледвойник вышел из повиновения, полностью отмежеваться от всего и заявить, что я-де прежний Бирминг, превыше всего ставлю свободу личности и своих взглядов не изменил. Не так ли?
— Вот именно. Но этого мало. В своем заявлении вы должны сделать определенные выводы. Вам придется подтвердить, что общество, организованное по принципу коллективизма, угрожает индивидууму, и призвать общественность к самозащите под знаком свободы личности.
— Иными словами, я должен согласиться на использование телелюдей в военных целях?
— Совершенно верно. Если настоящие мужчины, из плоти и крови, призваны защищать отчизну, к чему делать исключение для этих механизмов? Не будем же мы создавать из них привилегированную касту!
