Евгений Прошкин - Твоя половина мира
Так все и было. Тиль исполнил увиденный — вернее, показанный кем-то — форвертс, поскольку иного ему не оставалось. Он ничего не мог изменить, просто не было выбора. Единственный путь из оцепленного здания, единственный способ не попасть в полицию, аэротакси на крыше, единственный свободный вертолет... Тиль будто подчинился программе — механически, бездумно. Вероятное будущее незаметно перетекло в прошлое и стало необратимым.
“Не кажется ли тебе, что от твоих поправок стало еще хуже? — снова прорвался голос. — Не мешай и обойдешься малой кровью”.
“Малая кровь — это уничтожение всех форвардов?..”
На приборной панели заверещал зуммер, и Тиль отвлекся. Сзади такси нагонял перехватчик.
— Не отвечай, — сказал он пилоту.
— Я обязан. Это полицейский вызов.
Среди кудрявых крон блеснула змейка маленькой искусственной реки.
— Садись.
— Через три минуты будем над платформой...
— Сейчас!
— Это невозможно. Посадка в парке запрещена. Тиль достал пистолет.
— Да-да, конечно, — пробормотал пилот. — Я сажусь...
Вернуться в отель Тиль позволил себе лишь спустя несколько часов, когда солнце уже ушло за крыши. Слежки не было, но он продолжал мотаться по городу, меняя такси и выкидывая ИД-карты одну за другой. Голос оставил его в покое, и Тиль лихорадочно обдумывал произошедшее.
Тот, кто все это сделал, мог бы справиться и быстрее, и проще, но он решил устроить демонстрацию, и Тиль признал, что она удалась.
“Не мешай, — звучало в голове. — Не мешай мне и обойдешься малой кровью...”
Он все не мог забыть лицо Козаса, его взгляд — такой же безвольный и бессмысленный, как у блондина в ресторане. И навязчивый шепот: “...не мешай...”
И оба лифта на этаже, которые помогли ему уйти. И случайное такси на крыше...
В гостиницу Тиль попал в начале восьмого. Элен нервно расхаживала вокруг накрытого стола.
— Я решила, ты уже не появишься.
— Поэтому заказала обед на две персоны, — улыбнулся он.
— Тиль, твое возвращение... Это был только вариант. С постоянно снижающейся вероятностью.
Он пожал плечами.
— Все, что мы видим, — варианты.
— Ты не понял. Часа два назад в сети показали твой настоящий портрет. И с тех пор сообщение крутят каждые пятнадцать минут. Я не знаю, как ты ходил по улице, почему тебя еще не арестовали.
Тиль опустился на диван.
— И что там было?
— Что там было... — рассеянно проговорила Элен. — А что там могло быть? “Тиль Хаген, опасный преступник, в случае обнаружения немедленно сообщить...” Где они взяли твою фотографию?
— Это его работа... Сам ее изъял, сам же и вернул.
— Но почему?
— Потому, что мы с ним не договорились.
Тиль расстегнул куртку и, сдвинув на столе тарелки, вывалил ворох плоских коробочек — синих с красной полосой и вписанным в нее словом “ВеерехесМп”.
— Это еще зачем? — спросила Элен.
— Жуй. Набей жвачкой карманы и жуй постоянно.
— Собрался глушить форвертс? Как Альберт?
— И как Полушин.
— Надеешься, это нам поможет?
— По крайней мере — это помешает ему.
— А мы?.. Тиль, мы же станем слепыми!
Взяв пульт, он включил монитор и сразу попал на криминальную сводку.
Фотографию показывали хорошую, возможно, самую качественную из всех, что у него были. Портрет двухлетней давности: гладко выбритый подбородок, дорогой костюм, галстук с золотой заколкой. Позже Тиль не фотографировался.
— Ты был таким хлыщом, — фыркнула Элен.
Он встал и подошел к зеркалу.
— Да. Когда-то был...
Намочив голову, Тиль начал изобретать себе новую прическу.
— Тебя все равно опознают. — Не исключено.
— А форвертс предупредит. Если ты его не подавишь.
— Придется, Элен. — Он перестал разглаживать волосы и вскрыл упаковку дипэкзедрина. — Ты не спрашиваешь, как я съездил к Козасу.
— Я пока еще не принимала эту гадость. Скажи, там действительно было страшно?
— Он свернул Козаса в бараний рог. Показал, на что способен. И я подозреваю, это еще не предел. — Тиль протянул ей подушечку. — Элен, если меня застрелят полицейские... это будет малоприятно, но я готов. К этому я готов уже давно. А вот если он заставит тебя...
— Транквилизатор превратит нас в обычных людей. Беспомощных.
— Большинство так и живет, не видя и не слыша. Ничего не ожидая.
— Неправда. Они тоже ждут — следующего часа, следующего дня... Разница в том, что они надеются, а мы знаем наверняка. Никогда бы не подумала, что незнание может чем-то помочь.
Тиль положил ей в ладонь жвачку и сжал пальцы.
— Не помочь, — сказал он. — Спасти.
МаксимовПроплутав по кривым улочкам минут двадцать, автомобиль остановился у трехэтажного кирпичного дома. Спутниковый навигатор не работал даже в Мытищах, таксист в этом районе не ориентировался, а Тиль дорогу не помнил. Подсказать же правильный путь он не мог — правильного пути он не видел. Пошел уже третий час, как Тиль не видел ничего.
— Благодарю. — Он протянул таксисту карточку на имя Вольфа Шнайдера и, приняв ее обратно, согнул в кармане пополам, чтобы случайно не предъявить где-нибудь еще раз. Лишь теперь, потеряв свое основное зрение. Тиль понял всю силу этого слова — “случайно”. Не наткнуться на полицейского, который уже запомнил новую ориентировку, не свернуть в сторону патруля, проверяющего документы, не попасть по-дурацки под машину... Никаких подсказок. В мозгу звенела непривычная пустота. Это чувство было неновым, форвертс пропадал и раньше, но никогда еще Тиль не глушил себя сознательно.
Выбравшись из такси, он кинул в рот новую подушечку дипэкзедрина и направился к дому. От усов и парика он отказался, хотя Элен и настаивала. Из всех средств маскировки Тиль выбрал большие очки — такие же бесполезные, как и любые виды грима. Он покинул отель, когда на улице окончательно стемнело, и, не пройдя квартала, опустил очки в урну.
Взбежав по щербатым ступеням, Тиль встал перед, дверью. На лестнице воняло кошками, стены были плотно расписаны и как будто измазаны жиром. Он поискал звонок, но вспомнил, что дверь у Максимова не запирается, и вошел в длинный сырой коридор. Узкая кишка, вильнув пару раз, оборвалась в сумрачной пещере с грязным непрозрачным окошком и пластиковым столом.
Сергей сидел, подпирая ногой шеренгу пустых пинтовых фляжек. Кроме брюк и рваных тапочек, на нем ничего не было. Кухню продувало несвежим сквозняком — Максимов должен был мерзнуть, но, кажется, не мерз. Он давно перестал обращать внимание на свое тело и к тридцати пяти годам превратился в ветхий кожаный мешок. Скелет и желудок, алчущий водки, — больше от него ничего не осталось.
— Тиль?.. — произнес Сергей, не поднимая глаз.
