Честер Андерсон - Десять лет до страшного суда
Читая, он выделил подчеркиванием некоторые места. Некоторые из них были такие, которые ему понравились. Как, например, вот это: «Возможно все. Рано или поздно свершится все. Не просто произойдет, а должно произойти. Поэтому наш долг по отношению ко всем живущим состоит в том, чтобы сделать как можно больше из того, что возможно; а возможно все».
В другом подчеркнутом Джоном абзаце говорилось: «Любое свершение является либо созидательным, либо разрушительным. Между ними не существует ничего другого».
Подчеркнуты были и другие места, как например: «Каждый созидательный акт есть акт любви. Разрушительный акт равносилен страху»; «Для созидания постоянно требуется жертвовать чем-то своим, поэтому вы постоянно будете жертвовать собой. Это и есть то, что называется Любовь»; «Разрушение — банкротство, оно происходит тогда, когда тебе нечем пожертвовать своим собственным, и это называется боязнью»; «Все, что не любовь, — страх».
Однако в большинстве своем подчеркнутые Джоном места вызывали беспокойство и даже в определенной степени пугали его. Они по меньшей мере свидетельствовали о том, что, прожив на Лиффе вот уже семь лет, он так и не научился понимать эту планету и ее народ.
Например, его недоумение вызвало такое место: «В самой натуре любви заключена экспансия, стремление объять как можно большее, захватить и прижать к любящей груди как можно больше. Любовь Матери, являясь совершенством, всегда стремится объять все сущее, даже то, что отрицает Ее любовь». Смысл этих двух предложений был кошмарен.
— Мне нужно переговорить с Патриархом, — такой вывод, возникший у него по прочтении «Книги», Джон высказал Тчорнио. С этим он и вышел, взяв с собой «Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта» с подчеркнутыми местами.
* * *— Разумеется, сын мой, — приветливо ответил ему Патриарх. — Мне всегда доставляет удовольствие разъяснять трудные места в Писании. И мне особенно приятно дать такие разъяснения кавалеру Ордена Немеркнущей Благодарности Матери.
— Спасибо, владыко. — Джон раскрыл «Книгу Гарта». — Я пометил места, толкование которых вызвало затруднения. Вот, например, одно из таких мест.
— Ах, да! — Воскликнул Патриарх, бросив беглый взгляд на раскрытую книгу. — Экспансия совершенной любви. Но почему вас беспокоит это место? Его значение вполне понятно.
— Значение-то вполне понятно, отче. Что меня беспокоит, так это его смысл.
— Неужели?
— Да. Смысл Любви Матери заключается в том, что Мать любит насильно даже тех, кто не любит Ее по своему выбору.
— Именно так.
— А теперь вот это место: «И посмотрела Мать на своих чад, и сказала: „Хочу, чтобы кто-нибудь сделал этих несмышленышей послушными“», смысл которого является настолько сильным, что идеологически оправдывает крестовые походы, инквизицию; по сути, это — идеология религиозного империализма.
— Сын мой, вам никогда не хотелось стать профессиональным теологом?
— Нет, отче, никогда.
— Жаль. Похоже, Мать наделила вас огромным талантом к теологическим изысканиям. Было бы просто стыдно пренебрегать таким даром.
После нескольких часов беседы с Патриархом Джон возвращался домой, еще более обеспокоенный, чем до этого. Все его самые мрачные предчувствия полностью подтвердились.
* * *— Материнский волос! — удивленно воскликнул кто-то, когда Патриарх вошел в комнату. — Что ты делаешь здесь в такое время?
— Я только что разговаривал с этим Джоном Гар-Террэном Харленом.
— Ах да, с Джоном. Умен, не правда ли?
— Даже чересчур. Несколько недель тому назад я дал ему «Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта», и теперь, прочитав ее, он вычислил весь наш план.
— Он что, знает, что мы собираемся сделать?
— Да, но он не осознает того, что он это знает. Он обеспокоен толкованием некоторых мест в «Книге», но для него этого вполне достаточно.
— Тогда он все-таки не знает, что именно мы собираемся предпринять?
— Нет, не знает. Но он знает, почему именно мы собираемся сделать это, а это тоже плохо. Нам придется повнимательнее присмотреть за этими Гар-Террэнами. Они могут стать опасными.
* * *— Ходы коня составляют прямой угол: две клетки в одном направлении, одна — под прямым углом к первому. Понял? — Ансгар Соренштайн пытался обучить Тчорнио игре в шахматы.
— Но почему он так странно ходит? — Тчорнио оказался не самым понятливым учеником, каких приходилось видеть Ансгару.
— Материнский нос! Как я могу знать, почему именно?! Он так ходит, и все тут!
— Как учитель, — вмешался Джон, — брат Ансгар представляет собой великолепную картину нетерпеливого далбера.
— Нет-нет, — возразил Тчорнио. — Это я такой непонятливый ученик.
Эта перепалка могла продолжаться еще много часов, но в комнату вбежал запыхавшийся Пиндар Смит, который принес известия, сразу же положившие конец шахматным изыскам.
— Я прямо от генерала Гарта, — сообщил он возбужденно.
— Ура генералу Гарту! — вскочил Ансгар. — Что он хочет сообщить нам на этот раз?
— В его донесении говорится о том, что радары обнаружили космический флот, идущий по направлению к Лиффу.
— Боже мой! — воскликнул Джон. — Они уже здесь — на целых три года раньше, чем мы их ожидали!
Когда они спешно выбегали из комнаты, Ансгар, несмотря на важность момента, все же нашел время прокомментировать:
— Все это только подтверждает одну старую поговорку.
— Какую? — спросил его Джон.
— Помнишь, — «Если что-то может пойти не так, оно обязательно так и получится».
— Вы, сэр, клоун сына далбера.
Они сели в свои машины и на полной скорости помчали на испытательную площадку.
23
Адмирал Беллман с удовольствием потягивал чай, пребывая в необычно хорошем расположении духа, как вдруг зашел адъютант и доложил:
— Сообщение с Лиффа, сэр!
— О боже! И почему всегда бывает так, что о каждом кризисе на этой проклятой планете мне докладывают именно в то время, когда у меня чай, а, Гарри? Можно подумать, что кто-то делает так специально.
— Так точно, сэр! — щелкнув каблуками, подтвердил адъютант. Оставив пакет на столе адмирала, он возвратился в приемную.
Адмирал не прикоснулся к шифровке до тех пор, пока не закончил чаевничать.
— Доклад находился в пути с Лиффа целых двадцать пять дней, — успокаивал он себя. — О чем бы там ни шла речь, он может подождать, пока я не закончу пить чай.
Прочитав доклад, он воскликнул:
— Боже мой, слишком поздно! Они вылетели неделю назад.
Затем долго сидел в задумчивом молчании.
