Сергей Малицкий - Легко (сборник)
Где там! Запихивая хлеб в карман, вытирая с губ молоко, Павлик уже летел с крыльца, через палисадник с анютиными глазками, в калитку и на улицу.
Что-то было не так. Заросшая зеленой травой улица Емельяна Пугачева одним концом ныряла в переполненный бурьяном овраг, вторым, минуя два десятка домов, упиралась в улицу Парижской коммуны как раз между улицами Муромская и Розы Люксембург. Ничего особенного в самой улице Емельяна Пугачева не было. Может быть, только особенная воинственность отличала живущих на ней мальчишек. Поэтому их соперники с улицы Водопьянова, приходившие иногда драться, собирая по дороге сторонников, проживающих либо на улице Бакинских комиссаров, либо на улице Степана Разина, параллельных улице Пугачева, убегали, как правило, обратно на свою улицу Водопьянова напрямик через овраг, вытаптывая полутораметровую крапиву и размазывая по лицам кулаками кровь пополам со слезами. Именно поэтому учащиеся ближайшей школы вопреки историческим реалиям твердо считали, что Емельян Пугачев был гораздо круче Степана Разина и неоднократно бивал его при личных встречах.
Что-то было не так. Через два дома в сторону оврага, у дома Семена Пантелеева, стояла большая красная пожарная машина. Двери ее, как и калитка в заборе Пантелеева, были открыты, но никакого движения, шума, пожара или пепелища видно и слышно не было. На крыле машины лежал безобразно толстый черный кот и жмурился на утреннее низкое солнце. Павлик оглянулся. На полпути к улице Парижской коммуны у дома номер девять прыгала через скакалку вредная девятилетняя девчонка Наташка, «десантированная», как и Павлик, к бабушке на лето. Павлик засунул руки в карманы и, всем видом показывая полную независимость и пренебрежение подобной мелюзгой, двинулся вдоль по улице. Наташка перестала прыгать, поковыряла замечательным грязным пальцем в не менее замечательном носу и «брякнула»:
— А у меня бабушка умерла.
— Да ну? — перехватило дух у Павлика.
— Дурак! — поняла Наташка. — Не эта! Не баба Дуся! Ну, дурак! Фу!
Она поплевала во все стороны и, оглянувшись, постучала себе по голове.
— Сама ты дура, нашла, чем хвастаться, — «приговорил» ее Павлик.
— А кто хвастает? Кто хвастает? — заволновалась Наташка. — Ты в духов веришь?
— В каких таких духов?
— Известно каких, в мертвых!
Павлик мгновенно прикинул, не вызовет ли его ответ непоправимой утраты авторитета или града насмешек, и неясно буркнул:
— Ну?
— Ну! — оскорбилась Наташка. — А я видела!
— И чего ты видела?
— Сам знаешь, чего, духов!
— Где?
— Где надо! Когда бабушка умерла, мама достала ее венчальную икону. Там было две свечки, которые бабушка и дедушка держали в руках, когда их венчали. Дедушкина свечка была короче в два раза, потому что ее зажигали, когда дедушка умер. Это давно было. Меня тогда еще не было. Мама тогда была еще маленькая, как я сейчас. Мама поставила свечки у головы бабушки и, когда ее старушки отпевали, зажгла обе свечки. Сначала они обе горели, потом дедушкина свечка стала гореть медленно, а бабушкина быстро, а когда они сравнялись, то они стали гореть одинаково и погасли одновременно секунда в секунду. Понял?
— И что?
— Что и что?
— А духи?
— Дурак, это же дедушкин дух к бабушке приходил, показывал ей дорогу на тот свет!
Павлик оглянулся, поймал спиной пробежавший холодок.
— Ну и дура же ты, Наташка. Да еще и неумытая какая-то. Может, хрюкнешь?
— Сам ты дурак! — крикнула Наташка, отбежав к калитке. — А у тебя штаны драные, трусы сквозь дырки видно. И ты сам три дня не умывался! Тебя бабушка твоя по утрам умывает!
Павлик прикинул, сможет ли он одним прыжком достать вредную девчонку, чтобы щелкнуть по ее косичкам звонким щелбаном, но потом решил, что не сможет, да и что с нее взять, пусть живет пока. Он повернулся уже было в сторону оврага, где им замысливались еще позавчера скрытые подкрапивные ходы через бурьян, как вдруг увидел странного молодого человека. Он медленно шел вдоль забора, перехватывая руками штакетник, и что-то говорил.
— Дядя! Что с вами?
Человек затравленно оглянулся, остановился на мгновение, затем негромко выругался и снова попытался идти вдоль забора, вращая ничего не видящими глазами. В доме Наташкиной бабушки послышался звон кастрюль, скрип половиц, из небытия возник свист приемника, превратившийся в голос Грядищева Ильи Петровича:
— Поэтому я прошу всех граждан нашего города соблюдать полное спокойствие и порядок. Никакой эвакуации не предвидится, упавший на наш город метеорит опасности не представляет и сейчас изучается учеными. Район падения оцеплен, доступа к месту падения пока нет, так что прошу вас отправляться как обычно на работу. Все будет в порядке!
Человек у забора прислушался и вдруг неудержимо заплакал, всхлипывая и повторяя:
— Я это. Я. Это я. Я. Я. Это я. Я это. Понимаете!? Я! Я это!
Это был Антон Брысин.
08
Что такое авторитет? Это замечательная штука. Даже если он не заслуженно приобретенный, а наследственный или корпоративный. Цепляешь на лацкан значок гвардии, и плечи становятся шире, грудь выгибается колесом, в глазах появляется блеск, а ноги передают ощущение земли на корпус без унизительной дрожи в коленях. Да. Почти все мы фетишисты. Если бы еще все эти наши спасительные амулеты, эполеты и прочие предметы принимали на себя ту нервную нагрузку, которую нам приходится испытывать в минуту действительных испытаний. Но в этом случае мы стали бы эзотеристами, а это еще более непонятное слово.
Михаил Михайлович Калушенко эзотеристом не был. Он был майором внутренних войск, уполномоченным министерства по чрезвычайным ситуациям, и авторитет этого достойного ведомства приподнимал его выше самого себя, так что в вертолете, который нес Калушенко, трех сержантов и массу груза, существовали две подъемных силы: первая — непосредственно от винта, вторая — от авторитета МЧС через ауру Михаила Михайловича. О последствиях и обязательствах, проистекающих из этого авторитетного положения, Калушенко пока не задумывался, потому что, во-первых, в деле спасения жителей многострадальной страны от множества обрушившихся на них неприятностей никаких решений ему принимать пока не приходилось, так как всегда находился кто-то более подверженный эмоциональным порывам и действенному состраданию, чем он, во-вторых, задумываться ему особенно было нечем. В этот раз старшим был он, но по второй причине из перечисленных чувствовал себя прекрасно и даже напевал что-то, неслышное за ревом вертолетного двигателя.
