Сандра Макдональд - Край бесконечности (сборник)
Колонны или высокие вазы. Цилиндрической формы, в рост человека или несколько больше. Разной высоты, расположенные, на первый взгляд, в беспорядке. Каждая сделана из прозрачного льда, окрашенного в розовый или фиолетовый цвет светлых тонов и пронизанного сетью темных прожилок.
Лекси спустилась по расколотым глыбам внутреннего склона и двинулась по дну кратера. Мэй последовала за ней.
Ближайшие вазы оказались вдвое выше обеих женщин. Лекси протянула руку к одной из них, провела по поверхности кончиками одетых в перчатки пальцев.
– Изваяны вручную, – произнесла она. – Видны следы инструментов.
– Из чего изваяны?
– Наверное, из этих валунов. Ледяную стружку он, должно быть, вывозил.
Обе говорили вполголоса, не желая нарушать спокойствие этого места. Лекси сказала, что спектральный рисунок льда указывает на присутствие искусственных фотосинтезирующих пигментов. Нагнувшись ближе, так что едва не задевала забралом шлема выпуклость вазы, она добавила, что во льду содержатся живущие в вакууме микроорганизмы.
– Здесь есть какая-то структура, – сообщила она. – Длинные тонкие проволочки. Пятнышки микросхем.
– Прислушайся, – сказала Мэй.
– К чему?
– Разве не слышишь?
На обычной волне, которой пользовались для разговоров Лекси и Мэй, звучало нечто вроде помех. Слабых и прерывистых. Нерешительных. Обрывки звука чистых тонов, поднимавшихся и опадавших, вновь поднимавшихся.
– Слышу, – сказала Лекси.
Сила звуков нарастала по мере того, как все больше и больше ваз выныривало на Солнце. Протяжные ноты соединялись в полифоническую гармонию.
Вакуумные микроорганизмы впитывают солнечный свет, определила Лекси немного спустя. Превращают свет в электричество и питают им что-то, реагирующее на изменения в структуре льда. Может, датчики механических напряжений, соединенные с передатчиками.
– Солнечный свет нагревает лед, совсем чуть-чуть, – говорила она. – Тепло распространяется асимметрично, и вмурованные в лед схемы реагируют на микроскопическое давление…
– Красиво, правда?
– Да…
Музыка была прекрасна. Буйный хор то поднимался, то опадал, бесконечно изменяясь, на фоне ровной басовой пульсации.
Они долго простояли, слушая, как поют вазы. Тех оказалось с сотню, даже больше. Целое поле или сад. Теснящихся друг к другу, как трубы органа. Стоящих по отдельности на фигурных пьедесталах. Блестящих на солнце. Подкрашенных розовой или фиолетовой дымкой. Поющих.
Наконец Лекси взяла Мэй за одетую в перчатку руку и повела ее по дну кратера туда, где ожидал робот-мул Арчи. Мэй достала мешочек с человеческим прахом, и они присоединили его к свободному разъему пистолета. Лекси включила нагреватель и показала, как пользоваться несложным спусковым механизмом.
– На которую будем распылять? – спросила Мэй.
Лекси улыбнулась за узким, как селедочница, забралом шлема.
– Почему бы не на все сразу?
Они работали по очереди. Отходили от ваз подальше и обстреливали их облачками зернистого льда, расходившегося широкими веерами и ложившегося на вазы асимметричным узором. Лекси смеялась.
– Старый ублюдок, – сказала она. – Должно быть, у него ушла на это не одна сотня дней. Его последняя, и самая лучшая тайна.
– А мы – его сообщники, – подхватила Мэй.
Чтобы освободить мешочек, потребовалось немалое время. Задолго до того, как они закончили, музыка ваз начала меняться в ответ на изменения теневого рисунка на их поверхностях.
Наконец две женщины закончили свою работу и просто стояли, в немом восторге слушая созданную ими музыку.
Вечером, вернувшись под купол поселка Джонсов-Трюэ-Бакалейниковых, Мэй думала об отце, представляя, как он работал в этой безымянной впадине, примостившейся высоко на стене кратера Амата. Рубил твердый, как камень, лед молотком и зубилом. Прислушивался к песням ваз, добавлял еще голос, вновь прислушивался. В одиночестве, под черным пустым небом, погруженный в радостное сотворение музыкального сада изо льда и солнечного света.
И еще она думала об истории Лужайки Скрипача, пузырька воздуха, тепла и света, созданного из того, что удалось добыть на куске смолистого льда, вокруг которого он вращался. О живущих там людях. Затянувшееся изгнание превращается для них в образ жизни, а замкнутый мирок уносится все дальше и дальше от Солнца, центрального очага Системы. Текут зеленые дни, полные повседневных забот и маленьких радостей. Уход за растениями, приготовление пищи, плетение новых домов в висячем лесу на внутренней поверхности пузырька. Гончар лепит тарелки и чашки из изначальной глины. Гоняются друг за другом дети, перепархивая между летучими островками деревьев, точно косяки рыбок. Звучит музыка детского смеха. Счастье не записанной ни в какие анналы обыденной жизни длится там, посреди внешней тьмы.
Кристин Кэтрин Раш
Техника безопасности
Опаздываю на пятнадцать минут. Вечно опаздываю на пятнадцать минут, хоть и живу в шести шагах от офиса.
Соседняя дверь, вполне скромненькая, с загадочной табличкой: «ПиП, только для сотрудников».
«ПиП» – права и правила. Так невинно звучит, а все нас боятся.
И не зря, надо полагать. Мы – в основной части космической станции, хотя интуитивно ожидаешь, что должны вместе с нашими кораблями располагаться на отдельной платформе. Думается, давным-давно, когда никто еще не разобрался, какой опасной может быть контора ПиП, она и располагалась близ кораблей, которые, скорее всего, швартовались не так далеко отсюда.
Теперь-то всем известно, что одна ошибка пилота может уничтожить целую секцию станции, поэтому корабли для испытаний вынесли на наружную платформу подальше от нас. А ПиП осталась на прежнем месте, ведь здесь безопаснее, а безопасность – это очень, очень важно.
Я захожу и вдыхаю присущий этому месту запах плохого кофе. Здесь я почти как дома. Если белый (ну сероватый) офис с рабочими креслами может считаться домом. Здороваюсь с Конни и бросаю сумку на спинку своего кресла в рабочем отсеке.
Конни не отзывается. Она никогда не здоровается. Хотелось бы хоть разок услышать: «Рада тебя видеть, Дев», или «Опять опаздываешь, Девлин», или хоть бы пальцем помахала. Хотя бы хмыкнула. Даже простое хмыканье меня поразит.
Сейчас она облокотилась на стойку, разбираясь с очередными дураками, которых занесло в нашу контору. Дураков здесь хватает. Народ это должно бы пугать, поскольку мы – последний оплот между ними и катастрофой. Однако в нашу маленькую бюрократическую контору мало кто заглядывает. Считается, что космическим транспортом должен заниматься кто угодно, только не мы. Хотя, если вспомнить, сколько кретинов заваливается в наши двери… Кретинов с багажом годичного обучения, пяти письменных экзаменов (минимальный балл – 80 %), пятисот часов на симуляторах, трехсот – работы с инструктором и одним самостоятельным рейсом: обычно это простой выход из испытательного отсека станции, круг по учебному сектору и возвращение с правильной посадкой в том же доке, откуда корабль снялся десять минут назад.
