Александр Казанцев - Льды возвращаются
— А какого цвета глаза у вашей, Сербург?
— Стальные. А у вашей?
— Серые… и бездонные…
Мы замолчали. Каждый думал о своем… или об одном и том же. Великая Природа заботится о людях: когда вокруг них смерть, они думают о любви.
Я подумал о Лиз, о ее нежном пожатии. Я вздрогнул. Я вдруг понял, что она придет. Как никогда прежде, я испугался, так ударило мне в голову. У меня началась галлюцинация. Мне казалось, что придет не Лиз, а Эллен.
И я услышал тихий голос:
— Рой!
Она взяла меня за руку, потянула из палатки. Ночь была звездной, до звезд можно было достать рукой.
Сердце у меня бешено колотилось. Это была не Эллен, это была Лиз. Она пришла. Как мне совладеть с собой?
— Рой, — прошептала Лиз, — будьте хорошим другом. Уйдите.
И вдруг я понял все. Мне стало смешно, легко на душе, хотя и немножко обидно.
Я чмокнул Лиз в щеку, встал, потянулся, обратил лицо свое к звездам.
Как она пела тогда? «Нас венчали не в церкви». Я не завидую сейчас жениху Лиз.
Я отошел от палатки.
Лиз, пожалуй, слишком запоздала. Начинало светать. А светает здесь без рассвета, яркой вспышкой, взрывом прорвавшихся из-за горизонта солнечных лучей.
Они осветили палаточный город близ госпиталя. Палатки стали золотыми.
Здесь стояла лагерем интернациональная бригада спасения, штаб негритянской армии, здесь же расположились и оставшиеся в живых беженцы, медленно угасавшие под банановыми листьями.
Ко мне подошли Сербург и Лиз. Вот тебе и на! Их-то уж я никак сейчас не ожидал увидеть.
Лиз была непринужденной, Сербург замкнутым.
— Леди и джентльмены, — сказал я, — не кажется ли вам, что все покрыто какой-то дымкой? Утренний туман?
— Нет, — сказал Сербург. — Это не утренний туман.
— Что же? — спросила Лиз. Сербург усмехнулся.
И тогда мы все трое одновременно увидели в утреннем эмалевом небе сверкнувшую точку.
Мы переглянулись. Я почувствовал в одной своей руке руку Лиз, в другой — ручищу Сербурга. Он крепко пожал мою кисть, словно успокаивал. Пальцы Лиз дрожали.
К сверкающей в небе точке тянулись хвосты комет. Успеют ли догоняющие ракеты сбить преступника, прежде чем он сбросит?…
— Теория двух атомных взрывов?! — истерически крикнула Лиз, бросилась к Сербургу и спрятала лицо у него на груди.
Он гладил ее волосы и смотрел вверх. Я видел все сквозь дымку, словно мы оказались в центре газовой атаки.
Лиз посмотрела вверх в лицо Сербургу заплаканными глазами:
— Я говорила вам, что скоро конец. Почему вы?… — она не договорила.
Сербург усмехнулся.
От сверкавшей в утренних лучах точки отделилось белое пятнышко.
Я понял, что все кончено.
Атомная бомба спускалась прямо на наши головы.
Я вспомнил, что в ответ на теорию двух атомных взрывов в западной печати раздались голоса, требующие гуманности, слышались советы, чтобы вторая атомная бомба была сброшена на то же место.
В то же место! Почти в то же самое, с отклонением в сторону госпиталя, лагеря бригады спасения, к убежищу несчастных беженцев!.. Но не в сторону домов, заводов и рудников, представляющих собой ценность…
Пятнышко приближалось, такое невинное, красивое.
Можно было различить, что половина парашюта белая, а половина оранжевая.
— Сербург! Вы — человек? — крикнула Лиз. — У вас пульс нормальный…
Я ждал истерики.
Сербург спокойно ответил:
— Я просто знаю, что произойдет.
Я тоже знал, но мой пульс лучше было не измерять.
Парашют был уже ниже, чем ему надлежало быть в момент взрыва.
— Рой, поедемте на вашем джипе к месту падения бомбы, — предложил Сербург, словно хотел прокатиться со мной до бара.
В таком аду возможно любое помешательство.
Какие-то люди отозвали Сербурга в сторону.
Лиз, как завороженная, смотрела на совсем близкий парашют, под которым болтался черный предмет.
Множество людей высыпало из дома, некоторые убежали в джунгли, уподобившись страусам, но некоторые смотрели, превратившись в соляные столбы.
Слышались крики, завывания, плач.
— Я еду с вами, — сказала Лиз, смотря на Сербурга высохшими восторженными глазами.
— Без костюма нельзя, — отрезал он.
Только теперь я заметил, что Лиз была в ночном халатике.
Она смутилась.
— Вы наденете мой запасной костюм, — предложил я. Сербург пожал плечами.
Мы уже стояли около моего джипа, я и Лиз облачились в топорщившиеся балахоны.
Подъехала русская машина, в которой сидели загадочные помощники Сербурга с какими-то приборами.
Сербург сел к нам с Лиз.
Мы помчались без дороги к тому месту, где, как казалось, должен был упасть парашют.
Мы видели, как он опускался на летное поле аэродрома.
Нам предстояло перескочить через канаву, ограничивавшую летное поле. Это была та самая канава, в которой я рыдал, когда самолет Эллен отрывался от взлетной дорожки.
Мы перескочили через канаву, и я затормозил джип.
Парашют со странным грузом был совсем низко.
Работники аэродрома в форменных робах бежали от него по летному полю, стараясь спастись хоть в канавах.
Мы вышли из машины.
— Сербург, — сказала Лиз, — сейчас будет взрыв. Поцелуйте меня.
— Я поцелую и вас и Роя, — сказал Сербург. — Бомба не взорвется.
Он был прав. Бомба не взорвалась. Бывало так, что атомные бомбы срывались и падали с патрулирующих бомбардировщиков и не взрывались, лежа потом мирно на полях американского фермера или где-нибудь еще. Руанская бомба, та взорвалась. Но как могла не взорваться бомба, предназначенная для взрыва?
Бомба лежала на бетоне взлетной площадки. Здесь должен был бы образоваться радиоактивный кратер.
Сербург и его помощники, два ловких молодых человека и один толстяк, уверенно шли к замершему на бетоне чудовищу.
Лиз и я, взявшись за руки, шли следом…
…На атомной бомбе, упавшей на аэродром, были опознавательные знаки, как на самолетах Малой Америки, это была африканская бомба.
Глава восьмая
«АТОМНЫЕ ПАРУСА»
Яркие пики света пронзили ночные облака и словно подняли их над океаном.
Красный край солнца всплыл над горизонтом и стал уверенно расти раскаленным островом.
В небе полыхал пожар. Оранжевыми становились все более высокие облака.
Солнце поднималось овальное, словно приплюснутое тяжестью ночи. Тьма последней змеистой тучей обвилась вокруг рожденного солнца и перерезала его петлей пополам. Но солнце не погасло, не уступило. Разделенное на два светила, оно поднималось все выше и выше. Не выдержала тьма, задымилась тонкой тесьмой, испарилась, исчезла. Сомкнулись два юных солнца, слились воедино и сразу удвоился, стал нестерпимым ослепительный свет.
