Пол Андерсон - Самый быстрый способ стать этнологом
— Каким образом?
— Не знаю. — Я поерзал на стуле. — Давай куда-нибудь выберемся — туда, где сможем забыть обо всей этой кутерьме.
Я хотел предложить полетать над океаном или отправиться вниз, к теплой воде Байи, где можно искупаться, а потом перекусить в ресторане, где подают экзотические блюда. Но Бетти не дала мне договорить. Она кивнула и быстро сказала:
— Да, я и сама об этом думала. Нужна спокойная обстановка. Как ты считаешь, Адзель сейчас дома?
Выплачиваемая Лигой стипендия, выпрошенная еще на Войтане, на Земле стремительно иссякала — еще бы, ведь на нее нужно было прокормить теплокровную тушу весом почти в тонну. Адзель не мог позволить себе иметь отдельную квартиру или вообще какое-нибудь жилье рядом с институтом планетологии имени Клемента. Он платил дикие деньги за какую-то лачугу на окраине, в районе Сан-Хосе. Единственным общественным транспортом, в который он помещался, был рахитичный и шаткий старый гиропоезд, курсирующий два раза в день. Это означало, что Адзель вынужден был терять часы, добираясь до своей лаборатории и учебных корпусов, чтобы поспеть хотя бы на жизненно необходимые лекции. Ему приходилось дожидаться начала, а после их окончания снова ждать — на сей раз своего поезда.
К тому же у меня было сильное подозрение, что он постоянно недоедал. С тех пор как мы познакомились, я все время беспокоился за него, то есть в течение всего курса микрометрии.
Он все пытался развеять мои страхи:
— Когда-то, Джимми, я тоже нервничал — когда был охотником, гоняющимся по прерии. Ну а теперь, вкусив мельчайшую частицу плода просвещения, я понял, что все требования плоти важны не более, чем нам самим этого хочется. И в самом деле, можно найти им лучшее применение. Аскетизм весьма полезен. Что же касается долгих ожиданий… Ну, это время вполне можно использовать для занятий или, еще лучше, для размышлений. Я даже научился не обращать внимания на зевак, и это тоже оказалось очень полезным, поскольку заставило меня привыкнуть к внутренней дисциплине.
В наши дни никого не удивишь встречей с внеземным жителем. Тем не менее Адзель был единственным войтанитом на всей планете. Так что попробуйте взять такого товарища: четыре оканчивающиеся копытами ноги поддерживают четырехметровое (в длину), покрытое зеленой чешуей тело с гребнем по хребту, с золотистым брюхом и огромным хвостом; двухметровое (в высоту) вертикальное туловище с руками соответствующего размера переходит в крокодильское клыкастое рыло, с губами, похожими на резиновые, с костистыми ушами и задумчивыми карими глазами — так вот, говорю я, попробуйте взять такого малого, посадить на университетском дворе в позу «лотоса» (в его собственной интерпретации), заставить великолепным густым басом монотонно гудеть «Ом мани падме хум» и посмотрите тогда, соберется ли вокруг вас толпа.
Несмотря на свойственную ему серьезность, Адзель не был педантом. Он искренне радовался хорошей еде и выпивке, когда они ему перепадали, и особенно любил хлебную водку, которую поглощал огромными пивными кружками. Он феноменально играл в шахматы и в покер, любил петь, и пел хорошо, все подряд: от монотонных песнопений своей родины и земных народных баллад до новейших шлягеров. Некоторые вещи, такие как «Эскимос», он отказывался исполнять в присутствии Бетти. Этих анахронизмов он нахватался в литературе по истории человечества, которую читал жадно и в огромном количестве. И если я иногда не понимал его шуток, то только потому, что они были слишком утонченными.
Короче говоря, я безумно его любил, мысль о его бедности была для меня невыносима, но, сколько я ни пытался, так и не смог ему хоть в чем-то помочь.
Я посадил свою машину на площадку перед его хибарой, стоявшей на дымной городской окраине среди полуразрушенных домов, отбрасывавших в густом тумане глубокие зеленовато-желтые тени. Вокруг стоял рев промышленного транспорта, не снабженного глушителями.
Прежде чем позволить Бетти выйти, я вытащил из ящика станнер. Таблички на двери никакой не было, но на наш стук открыл Адзель собственной персоной.
— Милости прошу, милости прошу, — приветствовал он.
Свет из приоткрытой двери упал на его чешую, и она заиграла всеми цветами радуги. Наружу вырывались пары фимиама. Адзель заметил мою пушку.
— Почему ты вооружен, Джимми?
— Здесь довольно темно, — ответил я, — и в таком криминальном местечке, как это…
— Разве? — Он был удивлен. — А мне бандиты никогда не досаждали.
Мы вошли. Он махнул рукой в сторону циновок на полу. Эти циновки, а также пара дешевых столов и книжных полок, сотворенных из разного хлама и забитых старинными рукописями и кассетами, составляли всю его обстановку. Старая японская ширма, совершенно позорная, огораживала угол, где располагались миниатюрная плита и какой-то сложный туалет. На стене висели две репродукции: какой-то пейзаж и изображение сострадательного Будды.
Адзель суетился вокруг нас, приготавливая чай. Он никак не мог приспособиться к такой тесноте. Пару раз я вынужден был применить всю свою ловкость, чтобы он не огрел меня хвостом. (При этом я ему не сказал, иначе он полчаса бы извинялся.)
— Я так рад, что вы зашли, — гудел он. — Но по твоему звонку я понял, что у вас какие-то неприятности.
— Мы надеемся, ты нам поможешь успокоиться, — отозвалась Бетти.
Я же чувствовал некоторое раздражение. Разумеется, Адзель был отличным парнем, но, мне кажется, мы с Бетти вполне могли утешить друг друга. Последние несколько недель мы виделись так редко.
Тем временем Адзель накрыл на стол, если так можно выразиться. В его чайнике было пять литров, и, вероятно, именно потому, что он прошел курс микрометрии, он так свободно обращался с крошечными чашками и провел церемонию чаепития на высшем уровне. Последовало приличествующее случаю молчание. Я зажег сигарету. Возможно, это очаровательная традиция, но разве не из-за восточных обычаев на меня обрушились тридцать три несчастья?
Наконец Адзель включил музыку, уселся перед нами, согнув ноги в коленях, и предложил:
— Расскажите мне о ваших бедах, друзья.
— О, мы сыты ими по горло, — отозвалась Бетти. — Я приехала сюда в надежде обрести покой.
— О, ну конечно, — пробормотал Адзель. — Я счастлив попытаться угодить вам. Не желаете ли составить мне компанию в сеансе трансцендентальной медитации?
Тут мое терпение лопнуло.
— Нет! — заорал я. Они оба уставились на меня. — Прошу прощения, — промямлил я. — Но… хаос, все так плохо и…
Гигантская четырехпалая рука стиснула мое плечо, крепко, но в то же время мягко, как могла бы это сделать моя мать.
