Борис Фрадкин - Гомункулус, или История одного эксперимента
Теперь ректор остро взглянул прямо в глаза Аси, и она, не выдержав его взгляда, опустила глаза. Она вдруг и совершенно отчетливо поняла, почему колебалась Бельская, не решаясь на пересадку. Если бы это знать заранее...
- Позволю себе закончить свою мысль, - ректор колебался: продолжать бить поверженного противника или дать ему оправиться и глубже вникнуть в содеянное, познать всю глубину падения. Но, нет, Вадим Сергеевич уже не мог остановиться. Самое ужасное, Ася Давыдовна, будет в дальнейшем. Бельская (я называю это имя условно), возвратившись на кафедру, испытает необъяснимое равнодушие к своей исследовательской работе. Попытается продолжать (допустим и такое) и убедится в своей полной никчемности. Ее пальцы станут пальцами Верещагиной, никогда не бравшими в руки скальпель. Возможно, ее вдруг потянет к физическому труду, на стройку. Но какой же из Бельской сварщик? Так что ни Бельской, ни Верещагиной больше не существует. Останется ГОМУНКУЛУС, раздираемый противоречивыми желаниями.
- Вы упустили самое главное, Вадим Сергеевич, - вмешалась Кетова, швыряя на стол окончательно истерзанную да так и не распечатанную пачку сигарет, - вы ничего не сказали о взаимоотношениях этого гомункулуса с близкими людьми. Какая из двух семей станет семьей этого несчастного существа? Какой муж будет ее мужем? А дети? А ведь и у Бельской и у Верещагиной еще живы отец и мать, я узнавала.
И снова тишина, тугая, точно огромный ком резины. Тишина, в которой умудренные жизненным опытом люди осмысливали все сказанное ректором, пытались примерить к себе ту небывалую и никому еще неведомую трагедию раздвоения личности.
Тишину нарушил негромкий голос ректора.
- Что вы можете возразить, Ася Давыдовна? - спросил он.
Ася пожала плечами - возразить ей было нечего, хотя мозг ее упрямо искал возражения.
- Что ж, давайте принимать решение, - обратился Вадим Сергеевич к членам совета. - Событие, свидетелями которого мы стали, наверняка приобретет самую широкую огласку. И от нас, товарищей Барботько, прежде всего потребуют принципиальной оценки ее поступка. Мы ведь не просто ученые, мы советские ученые, коммунисты. С этих позиций нам и следует отнестись к выпавшей на нашу долю ответственности... Кто имеет слово?
Первой была Кетова. Прежде чем заговорить, она снова принялась терзать пачку с сигаретами. Из уголков коробки посыпались на стол крошки табака.
- Считаю, - Кетова брезгливо покосилась на Асю, - что Барботько не имеет более ни морального, ни юридического права продолжать исследовательскую работу. А тем более заниматься преподавательской деятельностью. Короче говоря, - в глазах Кетовой был лед, - я предлагаю ходатайствовать перед ВАКом о лишении Барботько ученого звания и степени.
Кто-то уточнил ее словами ректора:
- Звания советского ученого.
Ректор начал персональный опрос: "Профессор Охрин?", "профессор Легачева?", "доцент Смолич?"... Одни безоговорочно присоединялись к Кетовой, другие пытались как-то смягчить решение, ссылаясь на молодость Барботько, на ее неопытность, предлагали отстранить от исследовательской работы, но позволить продолжать педагогическую и врачебную - все-таки Барботько приобрела известность как хирург.
На старике Персидском произошла заминка. Персидский гаркнул "Нет!", и, нахохлившись, решительно отказался привести мотивы отказа.
Последним был Гликин. Устремив глаза в потолок и барабаня пальцами по губам, сложенным трубочкой, он не сразу отозвался на вопрос ректора.
- А не спешим ли мы? - усомнился он. - Коли уж заговорили языком диалектики, отчего бы и не поразмыслить. При такой-то суете можно споткнуться на самом очевидном и расквасить себе нос. Все взяли на себя роль прокуроров. А кто же защитник?
И он всем телом повернулся к Асе, испытующе глядя в ее лицо. Ася встрепенулась. В словах Гликина вдруг вспыхнуло яркое пятнышко света, в котором замаячило нечто такое, что ускользало от всех, здесь сидящих. Даже от Вадима Сергеевича. Ася словно вдохнула солидную порцию нашатырного спирта. И все в ней разом возмутилось против самой возможности сложить оружие. Здесь, в этой комнате, решалась не просто ее судьба ученого, но и правомерность решения проблемы. Ей предстояло одним ударом разрубить гордиев узел, ибо времени на раздумье не осталось.
Но как? Как?
- Насколько я понял, - резюмировал Вадим Сергеевич, профессор Гликин воздерживается. Странная позиция, на мой взгляд. Ну что ж, прошу выслушать проект решения.
И тогда, опережая проректора, поднялась Ася.
- Вадим Сергеевич, - она предостерегающе подняла руку, разрешите прежде небольшую справку.
- Она, что, имеет какое-то значение? - нахмурился ректор.
- Безусловно!
- Даже так? Любопытно... Говорите, Ася Давыдовна.
- Видите ли, - Ася поежилась, увидев, с какой надеждой смотрит на нее старик Персидский, - видите ли... я... все мои друзья знали, как совет отреагирует на наш эксперимент. Нет, нет, я не собираюсь оправдываться! - предупредила она нетерпеливый жест Вадима Сергеевича. - Просто, прежде чем пойти на совет, я распорядилась обесточить все жизнеобеспечивающие установки, - Ася сделала многозначительную паузу, краешком глаза уловила, как понимающе заблестели глаза Аркаши. - С вашего позволения, эксперимент с созданием гомункулуса закончен летально. Уродливого существа, скроенного по методу уэллсовского Моро, как изволил сравнить наш уважаемый Вадим Сергеевич, не существует.
Ах, опять эта многозначительная томительная тишина! А как вытянулось лицо Персидского, как медленно выпрямилась Кетова, как застыл Гликин с губами, сложенными трубочкой! Ася села, поправив брюки на коленях. Рядом с нею чуть слышно, но облегченно и восторженно вздохнул аспирант Аркаша...
Ее попросили уточнить: "Вы что, сняли давление в барокамере?", "Как?! Вы прекратили подачу крови?", "А биостимуляторы? Надеюсь их-то вы не выключили?"
- Да они попросту убили ее! - развела руками Кетова.
- Я окончательно отказываюсь понимать вас, Ася Давыдовна, - в явном замешательстве пробормотал Вадим Сергеевич. - Вы что, действительно сделали это?
- Мы вот что сделали, - вместо Аси отозвался аспирант Аркаша и большим пальцем руки принялся нажимать воображаемые кнопки на пульте, - все красненькие. А затем вот, - он извлек из кармана брюк длинный ключ с двойной замысловатой бородкой и повертел им, закрывая воображаемый замок двери, на всякий случай, знаете ли, чтобы кто-нибудь из нашей братии не передумал да не включил снова. А разве мы сделали неправильно, товарищ ректор?
Аркашу довольно вежливо осадили, попросив не забываться и помнить, где он находится. Аркаша, соглашаясь, вежливо наклонил голову, прижал руку к сердцу, чем окончательно восстановил против себя членов совета.
