Альфред Бестер - Одди и Ид
Мигг представил друзьям документальное подтверждение своих слов и сумел их убедить.
Именно тогда четверо ученых, обладавших различными, но сильными интеллектами, назначили себя исполнительным комитетом Судьбы и прибрали к рукам Одди Голя.
Чтобы понять, что они собирались сделать, вам необходимо сначала узнать, какой была ситуация в мире в тот момент.
Всем известно, что основой любой войны являются экономические противоречия, или, если сформулировать это иначе, к оружию принято прибегать, когда уже не осталось других средств победить в экономической войне. В дохристианские времена Пунические войны стали результатом финансовой борьбы между Римом и Карфагеном за экономический контроль в Средиземном море. Три тысячи лет спустя надвигающаяся Война Ресурсов должна была стать финалом противостояния двух Независимых Государств Всеобщего Благосостояния, контролировавших большую часть экономики мира.
В двадцатом веке была нефть; теперь же, в тридцатом, все пользовались РЯР (так называли руду, способную к ядерному распаду); сложилась ситуация, напоминающая кризис на полуострове Малая Азия, который тысячу лет назад положил конец существованию Организации Объединенных Наций. На отсталом полуварварском Тритоне, на который раньше никто не обращал никакого внимания, неожиданно обнаружили огромные запасы РЯР. Поскольку Тритон не имел ни средств, ни достаточно развитой технологической базы для того, чтобы развиваться самостоятельно, он продавал концессии обоим Независимым Государствам.
Разница между Государством Всеобщего Благосостояния и Великодушным Деспотом была едва различима. В трудные времена и то, и другое государство, имея самые благородные побуждения, может поступать самым гнусным образом. Как Сообщество Наций (которых Der Realpolitik aus Terra с горечью прозвали «жуликами») так и Der Realpolitik aus Terra (язвительно прозванные Сообществом Наций «крысами») отчаянно нуждались в природных ресурсах — имеется в виду, конечно же, РЯР. Они истерически повышали ставки, чтобы переплюнуть друг друга, и самым бессовестным образом устраивали пограничные стычки, чтобы потеснить противника в борьбе за влияние. Единственной их заботой была защита своих граждан. Они готовы были перерезать друг другу глотку из самых лучших побуждений.
Если бы эту проблему надо было решать только гражданам обоих Независимых Государств, вполне можно было бы найти какое-нибудь компромиссное решение; но Тритон, у которого, словно у школьника, закружилась голова от неожиданно свалившейся на него власти и влияния, внес сумятицу в международные отношения, заговорив на языке религии и объявив Священную Войну — о существовании которой все уже давно успели забыть. Участие в их Священной Войне (включая уничтожение безвредной и совершенно незначительной секты, называвшейся квакеры) было одним из условий торговых сделок. Оба государства в принципе были готовы принять это условие, но, естественно, о нем не должны были узнать их граждане. Поэтому, прикрываясь пунктами Прав Религиозных Меньшинств, Прав Первопроходцев, Свободы Вероисповедания, Историческим Правом Владения Тритоном и тому подобными документами, оба Государства делали ложные выпады, отбивали неожиданные удары и наносили удары в ответ, медленно сближаясь со своим противником, — словно фехтовальщики, готовящиеся к решающему выпаду, который неминуемо должен был означать смертельный исход для обоих.
Четверо ученых обсуждали все это в течение трех долгих встреч.
— Послушайте, — взмолился Мигг, когда их третья встреча подходила к концу. — Вы, теоретики, уже превратили девять человекочасов в углекислый газ и дурацкие разногласия…
— Вот именно, я всегда это говорил, Мигг, — кивнув, улыбнулся Белланби. — Каждый человек втайне верит, что, если бы он был Богом, он мог бы устроить все гораздо лучше. Лишь теперь мы начинаем понимать, как это трудно.
— Не Богом, — сказал Хррдниккисч, — его Премьер Миништром. Богом будет Голь.
— Не нравятся мне эти разговоры, — поморщился Юхансен. — Я верующий человек.
— Вы? — удивленно воскликнул Белланби. — Коллоидный терапевт?
— Я верующий человек, — упрямо повторил Юхансен.
— Мальчишка обладает шпашобноштью творить чудеша, — сказал Хррдниккисч. — Когда ему объяшнят, что он может, Голь штанет Богом.
— Все это бессмысленные разговоры, — выкрикнул Мигг. — Вот уже три встречи мы провели в бесплодных спорах. Я выслушал три совершенно противоположных мнения по поводу мистера Одиссея Голя. И хотя мы все согласились, что необходимо воспользоваться им, как инструментом, мы никак не можем договориться о том, какую работу должен выполнить этот инструмент. Белланби лопочет что-то про Идеальную Интеллектуальную Анархию, Юхансен проповедует Совет Бога, а Хррдниккисч потратил целых два часа постулируя и разрушая свои собственные теоремы…
— Ну, жнаете, Мигг… — начал Хррдниккисч. Но Мигг только махнул на него рукой.
— Позвольте мне свести это обсуждение до уровня младшего школьного возраста. Давайте расставим вопросы в соответствии с их значением, джентльмены. Прежде чем пытаться принять вселенские решения, мы должны убедиться в том, что Вселенная останется на своем прежнем месте. Я имею в виду грозящую нам всем войну…
— Наш план, как он мне видится, — продолжал Мигг, — должен быть простым и эффективным. Речь идет о том, чтобы дать Богу образование — или, если Юхансен возражает против подобной формулировки, ангелу. К счастью, Голь достойный молодой человек с добрым сердцем и честными намерениями. Я содрогаюсь при мысли о том, что Голь мог бы сделать, если бы ему была присуща врожденная порочность.
— Или на что он был бы способен, если бы узнал о своих возможностях, пробормотал Белланби.
— Именно. Мы должны начать тщательное и серьезное этическое образование мальчика, несмотря на то, что у нас очень мало времени. Мы не можем сначала закончить его образование, и только потом, когда это будет вполне безопасно, рассказать ему всю правду. Мы должны предотвратить войну и выбрать для этого кратчайший путь.
— Ладно, — со вздохом согласился Юхансен. — Что вы предлагаете?
— Ослепление, — выплюнул Мигг. — Очарование.
— Очарование? — захихикал Хррдниккисч. — Что это, новая наука, Мигг?
— А вам не приходило в голову задать себе вопрос — почему я посвятил в свой секрет именно вас троих? — фыркнул Мигг. — За ваш интеллект? Чушь! Я умнее, чем вы все вместе взятые. Нет, джентльмены, я выбрал вас за ваше обаяние.
— Это оскорбление, — усмехнулся Белланби. — И все же я польщен.
