Любовь Романчук - Магические числа
Длинный нос его все же был не совсем гоголевский.
- Он теперь наш и он умер.
- Благодарность, благодарность, друзья, - напомнил всем псевдо-Дарвин. - Не забывайте о ней сразу. Это чревато. Он создал нужное перекрещенье линий, породивших подпространство, и именно через нее можно осуществиться и размножиться. Она - связующее звено между мирами, переходный тоннель.
- Наша оболочка не может шокировать? - поинтересовался Толстой, наматывая на руки пряжу, вместе с ним ставшую бессмертной.
- Во-первых, со временем наш облик будет меняться, - пояснил Дарвин. По закону адаптации. А во-вторых, никто же не подумает, что мы настоящие бессмертные. Подумают, что просто похожи на своих знаменитых двойников. Это закон психологии: сводить любое чудо к обыденности. Да и, потом, мы же действительно не они. Мы - это только их интеллект, голограмма духовного потенциала. Поддерживаемая в состоянии консервации благодаря сторонним потенциалам. Ведь мы уже присутствуем в уме практически каждого человека, и потому наше вторжение пройдет легко и незаметно.
- Почему Пушкин на стене? - недовольно поморщился Достоевский.
- Он всегда был сам по себе, - ответил Батюшков, поднимая вверх курносый профиль. - Гений.
Впрочем, Пушкин зловеще усмехался, обнажая с правой стороны мелкие острые зубы, чего раньше, Дод помнил, на картине не было.
- Сейчас еще немного приспособимся к трехмерности, - сказал псевдо-Зенон, вкачивая энергию в растолченные члены, - и начнем великую циркуляцию зарядов. Первый конгломерат интеллекта, думаю, будет создан сравнительно быстро. Когда мой двойник утверждал, что реального движения нет, а есть лишь движение во мнении, он имел в виду именно это движение интеллекта, которое по скорости, последствиям и способу осуществления оставит далеко позади все существующие формы.
- Бесовское движение, - пробормотал Достоевский. - Давайте же наконец попробуем чего-нибудь. Любое движение есть убийство определенного вида энергии.
- Хотите сонет послушать? - предложил Шекспир, вновь вживаясь в прежнюю роль. Он перетек на диван, еще не до конца сконцентрировавшись, принял нужную форму и начал:
Любовь обреченная, любовь безнадежная.
Нет вещи печальней. Нет чувства дороже.
- Раньше было лучше, - заметил Батюшков. - Хотя мы и не знали перевода Пастернака.
- Ладно, начинаем игру по отлову, - постановил Дарвин как режиссер эволюции. - Энергии достаточно.
- Ура, - одновременно крикнули Достоевский и Гоголь, выгибаясь, чтобы установить напоследок закон перемещения формы в новом пространстве.
- Пушкин будет судьей, Достоевский с Ницше - идейными руководителями, а Сократ - исполнителем. Архимед будет следить за постоянством законов внутри поля, остальные будут пока зрителями, для поддержания общего фона.
- Чепуха, - сказал Дод, обливаясь потом. - Мистика. Ничего этого не существует. Плод воображения.
Он вышел на середину комнаты, чтобы разом покончить со всем этим кошмаром, но понял, что призраки его не видят. Очевидно, они реагировали лишь на движение мысли, то есть колебания биопотенциалов мозга. Но тогда сам собой напрашивался вывод, что надо просто не думать. Замереть, застыть, отупеть. Дод закрыл глаза, пытаясь подавить в себе акт мышления. Как, интересно, они собираются отлавливать его? И что делать с ним? Сбрасывать его интеллект в свой банк, делая безнадежным дебилом? Вложить в него какую-то свою программу? Чем-то обменяться?
Господи, да он же сам подсказывает им решения. Питает их. Создает. Монстры просто растут на глазах, поглощая его идеи. Неужели в нем самом так много отрицательного? Если монстры суть отражения, вытяжки его снов, фантазий, мыслей и представлений, то сколько же дерьма внутри него! Они зарядились всей его отрицательной энергией и, реализовав, обособив ее, сейчас направят против него же.
А что, если подумать что-нибудь хорошее? Например, о каждом их двойнике, образ которого они использовали для замыкания и локализации каких-то своих энергетических границ? Конечно, он слишком долго находился в этой комнате, наедине с портретами и собственными мыслями, и создал внутри нее какое-то постоянное сильное напряжение. И вот - разрядка. Интересно, выпустит ли эта комната теперь наружу его? Или циркулирующие в ней электроимпульсы и достигшие некоего пика постоянным наложением биотоки в самом деле превратились в нечто самостоятельное, самодостаточное и замкнутое - новый вид осознавшей и способной к самоподдержанию, развитию и расширению материи?
Но тогда, может, попытаться наладить с ней прямой контакт? Нет, поздно. Слишком мощный импульс.
Возможно, лишь энергия отрицательных связей и ощущений обладает подобной мощью и самостоятельностью, поэтому и нужна им. Как пища. Зло как способ существования в виде сложным образом циркулирующих квантов интеллектуального разумного поля.
Призраки подбирались к нему, нащупывая местонахождение излучающего биотоки источника. Пифагор с компанией равнодушно взирали на поисковую деятельность разделенного оболочками родственного поля. Эти картины... Конечно, все изображенные на них были злы, вот в чем была ошибка. Или Тимур Андреевич намеренно отбирал сюда таких. Даже Пушкин, хоть и отстранился, ведь зол был, бестия.
Дод видел, как призраки по ходу брожения поглощали книги, предметы и некоторые хранящиеся у него видеокассеты, все больше и больше материализуясь.
"Достоевский" подпрыгивал на одной ноге, хлопая в ладоши, - какой-то распухший, нездоровый, дикий.
- Последний кон, - кричал он, - затягиваем петлю. Ату!
Дод лавировал между ними, перебегая из одного угла в другой. Пока не замер под Пушкиным. "Наверно, разум всегда зол, - стукнула мысль. - В какое бы добро ни рядился".
Пушкин взирал на него сверху насмешливо, даже цинично. Так вот ты какой, любитель изящности! Дод хотел увернуться из-под него, но не успел. Он ощутил внутри себя ледяную режущую тяжесть, от которой заперло дыхание и болью свело члены. И понял: таким и было касание призрака. Лед коснулся его желудка, сердца, легких, его трогали изнутри, из самой его сути, подбираясь к мозгу. Отчаянным усилием Дод сорвал со стены картину и со всей силой грохнул об пол. Раздался душераздирающий вековой стон, и он почувствовал вокруг замешательство. В поле была пробита брешь, и интеллектуальные самородки не знали, чем ее заделать. Опыт регенерации еще не был нажит.
Воспользовавшись моментом, Дод рванулся к окну, намереваясь распахнуть его, но был затащен внутрь. "Все кончено, - мелькнула слабая мысль. Сопротивление бесполезно". Вытянутый из привычного измерения, он был отныне навеки заперт здесь, в этом полевом кошмаре, включенный в безжалостный кругооборот чужой воли.
