Тим Пауэрс - Двенадцать часов тьмы (Врата Анубиса - 2)
Они довольно быстро добрались до обветшалого здания, поднялись по лестнице - подгоняемые нецензурной бранью некоторых жильцов, видимо, считавших оную площадь своей собственной комнатой, судя по тому, какими выражениями они встречали Дойля и его спутника, поспешно пряча куски своей убогой пищи, - и вошли в комнату, некогда принадлежавшую Джо - Песьей Морде. Когда же они наполнили две чашки из кофейника, оставленного на углях в камине и все еще теплого, Байрон впервые посмотрел на Дойля осмысленным взглядом.
- Скажите, мистер Эшблес, какое число сегодня?
- Дайте вспомнить... двадцать шестое. - Выражение лица Байрона не изменилось, поэтому Дойль, отхлебнув кофе, добавил: - Двадцать шестое сентября.
- Но это невозможно! - заявил Байрон. - Я был в Греции... я точно помню, что был в Греции в субботу... в субботу, двадцать второго. - Он поерзал в кресле, наклонился и начал расшнуровывать башмаки. - Черт, как жмут эти башмаки, - вздохнул он, потом снял один из них и удивленно уставился на него. - Откуда, черт возьми, у меня такие? Они не только малы, они еще и сто лет как вышли из моды. Красные каблуки... и посмотрите только, какие пряжки! И откуда, скажите на милость, на мне этот плащ? - Он уронил башмак и заговорил таким напряженным голосом, что Дойль понял, как ему страшно: - Бога ради, скажите мне, мистер Эшблес, какое сегодня число на самом деле и что вам известно обо мне с тех пор, как я покинул Грецию? Насколько я могу понять, я болел. Но почему я тогда не у друзей или матери?
- Сегодня двадцать шестое сентября, - осторожно ответил Дойль, - и все, что мне известно о ваших действиях, - это то, что за последние пару дней вы угостили за свой счет половину населения Лондона. Но мне известно, кто мог бы рассказать вам, что же произошло на самом деле.
- Так пойдемте же к нему тотчас же! Я не вынесу...
- Этот человек здесь. Это вы. Нет, поверьте мне - всего несколько минут назад вы вспоминали фрагменты чужих разговоров. Попробуйте еще. Попробуйте - и прислушайтесь к себе. Давайте... Итак: "Аво, руа". Попробуйте услышать эти слова, произнесенные другим голосом.
- Аво, руа, - произнес Байрон, и взгляд его снова стал бессмысленным. Аво, руа. Он здорово кушто с этим. Он уметь обращаться с пистолеты, точно. Это хорошо, Уилбур. Впрочем, особого мастерства от него и не требуется - в момент выстрела он будет находиться всего в нескольких шагах от него. А вот сможет ли он выхватить его достаточно быстро? Я предпочел бы, чтобы он находился у него в кармане, однако боюсь, даже лорда обыскивают перед августейшей аудиенцией. О, аво, руа, маленький кобура под мышкой в самый раз. Посмотреть сами: в его рука он быстро, как змея! И он стреляет без колебания? Аво, от кукла остаться кусочки, так быстро он стрелять...
Байрон вскочил как ужаленный.
- Боже праведный! - вскричал он своим собственным голосом. - Я должен был убить короля Георга! Что за мерзость! Я же был просто марионеткой, сомнамбулой, я следовал этим диавольским инструкциям, как... как прислуга послушно накрывает на стол! Бог мой, да я, ни минуты не медля, должен вызвать его на дуэль... это... это жестокое оскорбление! Мэттьюз... или Дэвис передадут мой вызов этому... этому... - Он с размаху ударил кулаком правой руки по ладони левой. - Ну, вы понимаете, кому. Дойль кивнул:
- Кажется, понимаю. Но на вашем месте я бы не стал так горячиться. В любом случае, прежде чем бросаться в это очертя голову, вспомните, что вам еще известно. Попробуйте, скажем, "да, Хорребин" - тем же голосом, что задавал вопросы в этом последнем диалоге. Вы ничего не вспоминаете при этих словах?
Все еще хмурясь, Байрон сел обратно.
- Да, Хорребин. - Лицо его снова утратило выражение. - Да, Хорребин, этого тоже придется убить. Это должно работать, как часы, и вполне возможно, он знает достаточно для того, чтобы в определенный момент испортить все. Лучше уж перестраховаться. Кстати, Братство Антея еще существует? Я имею в виду, продолжают ли они еще собираться и все такое? Если продолжают, их тоже надо уничтожить. В свое время они порядком досаждали. Сотню лет назад - возможно, ваша милость, но сегодня это всего-навсего сборище дряхлых старцев. Я тоже слышал старые предания, и если верить им - они действительно представляли собой угрозу; но теперь это лишь жалкие остатки того, что было, так что ликвидация может только привлечь к их истории совершенно ненужное внимание. Что ж, логично... и все же расставь своих людей там, где собирается это старье... на Бедфорт-стрит, ваша милость, комнаты над кондитерской... и пусть они докладывают, если заметят что-то подозрительное... ладно, не бери в голову. Я начинаю бояться несуществующих угроз. Лучше возьми его лордство и повторите с ним его роль. - Взгляд Байрона снова сделался осмысленным, и он с досадой прикусил язык. - Это какая-то бредятина, Эшблес. Я не помню ничего, кроме бессмысленных диалогов, и до сих пор не имею ни малейшего представления о том, каким образом попал сюда из Греции. Правда, я помню, как мне добираться до лагеря в случае чего - и я вернусь-таки, но только с парой дуэльных пистолетов! - Он порывисто встал и подошел к окну - Дойль испугался, что он снова вернется в сомнамбулическое состояние, но тот просто стоял у окна, скрестив руки и мстительно глядя на лондонские крыши.
Дойль раздраженно тряхнул головой:
- Милорд, боюсь, этот человек - не джентльмен. Я вполне могу представить, что он примет ваш вызов и потом прикажет одному из своих людей вышибить вам мозги выстрелом в затылок.
Байрон резко повернулся и бросил на него яростный взгляд:
- Кто он? Я не могу вспомнить, как его зовут. На кого он похож?
Дойль поднял свои пышные брови:
- Почему бы вам самому не попробовать вспомнить это? Тот голос: "Да, Хорребин, этого тоже придется убить". Попытайтесь не только услышать, но и увидеть.
Байрон прикрыл глаза и почти сразу же удивленно произнес:
- Я в шатре, полном каких-то египетских древностей; самый уродливый клоун в мире сидит на чем-то, похожем на птичью клетку. Он говорит с каким-то лысым стариком... О Господи! Это же мой греческий доктор Романелли!
- Ромени, - поправил Дойль. - Он грек?
- Нет, Романелли. Ну, мне кажется, он итальянец, но он лечил меня, когда я болел в Патрах. Как могло случиться, что я до сих пор не узнал его? Наверное, мы с ним вернулись в Англию вместе... но зачем Романелли смерть короля? И зачем для этого тащить меня из Греции? - Он сел и посмотрел на Дойля в упор, довольно воинственно. - Я не шучу, приятель, - мне надо точно знать, какое сегодня число.
- Это одна из немногих вещей, в которых я уверен, - спокойно ответил Дойль. - Сегодня среда, двадцать шестое сентября 1810 года. И вы говорили, что всего четыре дня назад находились в Греции?
