Энтони Бучер - Поиски Святого Аквина
Впрочем, оставался и другой факт: потомки смешанных браков - вроде этой девушки в таверне - уже не могли иметь детей ни от той, ни от другой расы, чем с немалой для себя выгодой пользовались гнусные межпланетные предприниматели. Хотя все это тоже, возможно, имеет свое предназначение в великом божественном плане...
Тут он вспомнил, что еще не произнес утреннюю молитву.
К робослу, оставленному у входа на постоялый двор, Фома вернулся только вечером. Он в общем-то и не ожидал узнать что-то значительное в первый же день, но тем не менее отсутствие результатов разочаровало его сверх всякой меры. Чудеса должны свершаться быстрее.
Он неплохо знал эти маленькие отсталые деревушки, где селились либо люди бесполезные для Технархии, либо те, кому она не по душе. Высокоразвитая цивилизация Технархической Империи на всех трех планетах существовала лишь в разбросанных тут и там метрополисах, расположенных неподалеку от крупных космопортов. На прочих территориях за исключением зон полного разрушения - вели примитивное существование потомки бродяг, недоумков и всякого рода возмутителей спокойствия, некогда осевших в маленьких деревушках, куда, случалось, годами не заглядывали контролеры лояльности. Хотя о любом технологическом новшестве в таком вот поселении они каким-то образом (Фома начал подозревать, что здесь дело не обходится без усиленного пси-фактора) узнавали сразу и налетали Тучами.
За весь день ему довелось переговорить со многими людьми - и с глупыми, и с ленивыми, и с умными, но озлобленными. Но он так и не встретил ни одного, кто отреагировал бы на его тайные знаки и кому он не побоялся бы задать вопрос об Аквине.
- Удачный день, - произнес робосел. - Вопросительный знак.
- Я не уверен, что тебе стоит разговаривать со мной, где нас могут услышать, - ответил Фома немного раздраженно. Сомневаюсь, что в этой деревне знают о существовании говорящих роботов.
- Значит пора им узнать. Но если тебя это смущает можешь приказать мне чтобы я умолк.
- Я устал, - сказал Фома. - Устал так, что мне уже не до смущения. И в ответ на твой вопросительный знак могу сказать: "Нет, совсем неудачный. Восклицательный знак".
- Значит сегодня вечером мы отправимся назад, - произнес робосел.
- Надеюсь, тут имелся в виду вопросительный знак. На что я могу ответить... - Фома немного замялся. - Только "нет". И в любом случае я думаю, что мы должны переночевать здесь. Люди, собираясь по вечерам в тавернах, любят поболтать, и кто знает, может быть, мне еще повезет...
- Ха-ха, - отозвался робосел.
- Это смех? - спросил Фома.
- Мне хотелось показать что я оценил юмор и двусмысленность в твоей последней реплике.
- Двусмысленность?
- Ну да. Я тоже заметил прислугу в таверне. По человеческим меркам она весьма привлекательна и возможно тебе действительно повезет.
- Послушай-ка. Ты прекрасно понимаешь, что я не имел в виду ничего такого. Ты знаешь, что я... - Фома прикусил язык, не решившись произнести "священник" вслух.
- Вот именно и тебе хорошо известно что вопрос о целибате священнослужителя это скорее дисциплинарное положение нежели требование доктрины. Священники других церквей например византийской и англиканской освобождены от обета безбрачия хотя они и подчиняются твоему папе. Да и в истории римско-католической церкви были периоды когда этот обет не воспринимался всерьез даже священниками самого высокого ранга. Ты устал тебе требуется отдохновение как для тела так и для души тебе нужно тепло уют нужен. Разве не сказано в Притчах Соломоновых: "...груди ее да упоявают тебя во всякое время, любовью ее услаждайся постоянно".
- Черт бы тебя побрал! - неожиданно для себя воскликнул Фома. - Немедленно прекрати, а то ты еще доберешься до Песни Песней Соломона. А это, как по крайней мере меня учили в семинарии, чистая аллегория любви Христа к своей церкви.
- Видишь как нестоек как по-человечески слаб ты, - сказал робосел. - Я всего лишь робот заставил тебя изречь богохульство.
- Distinguo (2). Я сказал "черт", а это вовсе не значит, что я помянул имя моего Господа всуе, - самодовольно парировал Фома и прошел в таверну. Впрочем, удовлетворение от победы в словесной перепалке быстро прошло, уступив место удивлению: сколько же различной информации заложили в это механическое чудо!
Однако то, что произошло позже вечером, Фоме так и не удалось восстановить в памяти с абсолютной ясностью.
Без сомнения, он выпил грубого местного вина лишь потому, что испытывал раздражение. И без сомнения, оно подействовало на него так быстро и таким неожиданным образом, потому что он все еще не оправился от усталости.
Дальше в памяти остались лишь отдельные фрагменты воспоминаний. Например, о том, как он опрокинул бокал с вином на себя, а потом подумал: "Как хорошо, что церковные одеяния запрещены! Никто не узнает о позоре, постигшем священнослужителя". Или о том, как он сначала вслушивался в довольно фривольный текст "Скафандра на двоих", а затем, перекрыв пение своим зычным голосом, принялся декламировать отрывки из Песни Песней на латыни.
Один такой фрагмент воспоминаний так и остался для него загадкой. Было ли это в действительности, или ему пригрезилось, но он почему-то помнил аромат мягких губ и волнующую податливость марсианско-американской плоти в его руке. При всем своем желании Фома не мог сказать с уверенностью, помнит ли он реальные события или вызванную Астартой и одурманившую его фантазию.
Точно так же Фома не помнил, какой из его тайных знаков, адресованных посетителям таверны, был выполнен столь открыто и неуклюже, что кто-то вдруг радостно заорал: "Боже, и здесь эти проклятые христианские собаки!" Он еще подумал тогда с удивлением, что даже люди, менее всего склонные верить в Бога, выражают свои резкие чувства, обращаясь ко Всевышнему... А потом началась пытка.
Фома не помнил, касались ли его губ мягкие губы, но насчет кулаков никаких сомнений у него не было. Он не помнил, в самом ли деле его пальцы ласкали женскую грудь, но то, что по ним топтались каблуками, память сохранила отлично. Он хорошо запомнил лицо громко смеющегося человека, который ударил его стулом и сломал ему два ребра. Или другое лицо, залитое вином из занесенной над головой бутылки, а потом отсветы свечей на самой бутылке, когда ее с размаху опустили ему на голову...
После этого Фома помнил только канаву, утро и холод. Холод особенно давал себя знать, потому что с него содрали всю одежду, а кое-где ободрали и кожу. Он не мог даже пошевельнуться - просто лежал и смотрел.
Смотрел и видел, как они проходят мимо. Те, с кем он разговаривал днем раньше, вполне дружелюбные несколько часов назад жители деревушки.
