Василий Бережной - Под ледяным щитом
И откуда-то из дальней дали долетает до нее приглушенный голос:
- Клара, Клара...
Так это ведь мама, мама ее зовет!
- Кларочка, доченька, ты меня слышишь?
- Слышу, мамочка, слышу!
- Плохо тебе?
- Ой, нет же, нет, мамочка, мне хорошо!
- Открой глаза!
Клара смотрит и видит мать - ласковая улыбка в глазах, седая прядь над левым ухом. Мама протягивает к ней руки, но дотронуться не может. Клара поднимается, говорит пенатам:
- Спасибо за музыку.
Симфония постепенно утихает... утихает... и - замерла...
- Я давно смотрю, как ты спишь, - говорит мама. - Отдохнула?
- Да. Эта музыка, мама, завораживает.
- Ты долго еще будешь здесь? Не заедешь ли к нам?
- Обязательно. Побуду с вами недельки две перед Антарктидой.
- Отец по тебе соскучился.
- И я по нему тоже. Как там ваш заповедник?
- Все хорошо. Такие бизоны...
Кларе было приятно разговаривать с матерью, смотреть в ее прищуренные глаза (для передачи изображения она должна была ярко освещать себя), слышать ее ласковый голос. Мама расспрашивала обо всем, о чем угодно, а о сегодняшнем событии ни слова. Солнышко, а не мама!
- Ой, мамочка, глаза у тебя заболят, хватит. Спасибо, родная, до встречи!
- Будь здорова, доченька!
Изображение потонуло в темноте и исчезло. Клара вскочила, потянулась, выгибая руки и плечи. Спросила:
- Бассейн готов?
- Да, - ответил динамик. - Какую дать температуру?
- Дайте... - Клара по-детски прикусила губу. - Дайте шестнадцать.
- Пожалуйста.
Ах, этот бассейн! И что он только делает с человеком!
- Послушай, да тебя ведь не узнать.... - говорит Вера, поглядывая на подругу блестящими миндалевидными глазами. Если бы ты жила в двадцатом столетии, была бы... Постой, как они говорили? Ага, кинозвездой. Или у тебя все еще не прошло возбуждение после того инцидента?
- Не надо об этом, Вера.
- Почему? - В голосе подруги прозвучало искреннее удивление. - Я не считаю, что поступок Никифора причинил тебе моральный ущерб. Это же любовь, Клара!
- Дикость, а не любовь.
Они сидели, точнее, полулежали на диванах верхней террасы.
- Эх, Клара, Клара... Как часто человек сам уходит от своего счастья! Недавно мы реставрировали старый киношный примитив: две девушки влюбляются в одного юношу...
- Сейчас не то время, - сказала Клара.
- А что мы знаем о том времени? - сказала Вера, задумчиво глядя в черные сумерки.
Плыли перед ее взглядом и тени, и серп луны, и алая заря. Вспомнились стихи поэтов двадцатого века о любви.
Продолжая рассказ о реставрированном фильме, Вера все вздыхала, выражая симпатии к далекой и невозвратимой поре бурных человеческих чувств. Подруги разговаривали, не включая света. Густой вечерний сумрак импонировал беседе, придавал ей интимную задушевность. Время от времени девушки замолкали, думая о своем.
Электронный голос нарушил молчание:
- Никифор Ярковой просит разрешения сказать несколько слов.
Клара растерялась, замахала руками, словно пенаты могли увидеть ее жесты.
- Нет-нет! Это невозможно!
Подруга настороженно встала, решительно произнесла:
- Скажите, с ним хочет поговорить Вера. Соедините с розовым залом, я сейчас спущусь.
И она быстрым шагом направилась к лифту, а Клара вышла на балюстраду и бездумно смотрела в ночную мглу. Все в голове у нее смешалось. Она попыталась упорядочить свои мысли, но не смогла. Это ведь только подумать: после всего, что было, он хочет "сказать несколько слов"! Клару передернуло.
Вернулась Вера. Клара не спросила ее, какой был разговор. Вера сказала:
- Он тебя любит, слышишь? Очень любит!
"Что со мной происходит? - думал Никифор, бродя по саду перед началом заседания "Калейдоскопа". - Воспринимаю мир по-иному... Нервы оголились, что ли?" Его как бы переполняло радостью и воодушевлением. И зеленое пламя травы, и деревья, устремившие свои ветви в прозрачное небо, и птицы, и солнце, уже зазолотившееся в молоке тумана, - все стало каким-то созвучным, понятным, близким. Все излучает красоту, мир утопает в красоте, и душа ощущает ее, потому что настроена на ту же волну.
Какой-то жук переползал тропинку. Никифор остановился, присел, чтобы лучше его рассмотреть. Терракотовый, состоящий из овалов, треугольников и трапеций, он выставил свои антенны - и получает информацию об окружающей среде. Ну двигайся же, двигайся, наверно, и у тебя свои хлопоты. Заметил на яблоне птицу - маленькая такая, желтозеленая жакеточка, черный воротничок на шее, - поводит головкой, попискивает. Жалуется на одиночество... "Ну эти уж мне сантименты, попалась небось горьковатая личинка, и все тут, вот и пищит. А одиночество здесь ни при чем. - И мгновенно возникло в сознании: - Не хитри сам с собой. Птичье одиночество - всего-навсего ассоциация, ты ведь все время ощущаешь собственное одиночество... Ну и что? А ничего!" Оглянулся вокруг - и уже ничего особенного не увидел.
Сад как сад, утро как утро. Пора на заседание "Калейдоскопа"...
В зал Никифор вошел не так, как раньше, - твердо ступая по серому пластику, весело и иронически посматривая на товарищей: а ну, что за мудрецы здесь собрались? Нет, сегодня даже после прогулки он поеживался, ощущая непонятный страх, и не мог его преодолеть; опустив глаза, шагал неуверенно, как по скользкому льду. Давно, когда Никифора еще и на свете не было, в этом зале действительно стоял подсвеченный цилиндр калейдоскопа, который демонстрировал все новые и новые формы и сочетания красок. Точно так же и ученые, собиравшиеся здесь, должны были подавать новые и новые идеи. В конце концов кто-то заметил, что калейдоскоп отвлекает внимание, и подал идею: убрать его отсюда. "Коллективный мозг", то есть весь ученый консилиум, согласился, и калейдоскоп, квалифицированный как игрушка, был отправлен в какое-то детское учреждение. Но научное общество по-прежнему носит его имя.
Никифор не прислушивался к приглушенным разговорам. Он был уверен в себе. Ведь есть у него оригинальная, достаточно абсурдная идея. Он давно готовился к ее обсуждению. И скажет: магнитное поле земли создается неведомой до сих пор материей; в Антарктиде, в районе геомагнитного полюса, действует постоянный естественный генератор магнитного поля. Вот пускай и подискутируют! Пусть даже высмеют, но ведь в "аналитический циклотрон" идея так или иначе будет передана. Всем станет ясно, что ни о каком таянии антарктического льда не может быть и речи. Это ведь своеобразный панцирь, кожух магнитного генератора.
Как это пришло ему в голову? Просматривал какой-то научный фильм (Земля сфотографирована из космоса через разнообразные фильтры) и обратил внимание на то, что слишком уж густо сконцентрированы, так сказать, гипертрофированы ледяные нагромождения в Антарктиде. И ни одна из существующих схем возникновения такого мощного ледяного покрова не представлялась убедительной.
