Сергей Смирнов - И конь проклянет седока (И конь проклянет седока - 1)
- Да-да, они пожирают детей! О, вы их еще не знаете!
При этом он облизнулся и очень странно посмотрел на меня.
- Вот куда пропадают наши дети, - добавил он. - Вы понимаете?
О, сколько людей пропадает из нашего мира - и почти все они оказываются жертвами этих ненасытных тварей.
Александр Александрович рассказал, что сам он попал сюда много лет назад. Ему удалось бежать от елов, потом он встретил Прежних - так он называл людей, ушедших под землю после прихода елов. Прежние научили его скрываться, добывать пропитание, выискивать и укрывать беглецов.
- Тех, прежних, уже не осталось: кто попал в лапы вампиров, кто погиб от наводнений, кто умер и своей смертью. Все, кого вы видите здесь бывшие жители нашего мира, попавшие сюда и сбежавшие от вампиров, говорил Александр Александрович.
Я спросил о виденном мною в торговом центре, и предводитель прежних подтвердил, что елы питаются теми, кого мы считаем без вести пропавшими. Видимо, пропадающих без вести достаточно для того, чтобы жуткая цивилизация елов могла существовать.
- Я даже не знаю, который сейчас год, - сообщил Александр Александрович. - Здесь нет смены времен года, и мы ведем счет не годам, а потерям.
Длиннобородый, сидевший рядом с нами, схватился за голову и застонал.
- Он самый старый из нас, - пояснил Александр Александрович. - Он помнит многих из прежних, поскольку попал сюда раньше меня.
Почти год он прожил среди вампиров. У него, видите ли, редкая специальность, и вампиры оставили его в живых.
- А какая у него специальность? - спросил я.
Мне никто не ответил. Длиннобородый глухо выговорил:
- Я попал сюда сорок лет назад. Я все забыл. Вампы многих изрубили на моих глазах.
Помолчали.
- Нас не так уж мало, - снова заговорил А. А. - Конспирация.
Мы никогда не собираемся числом больше десяти. Кстати, сейчас вы одиннадцатый.
Длиннобородый поднял голову:
- Время одиннадцатого.
- Что?
- Время одиннадцатого человека.
Мне очень не понравились его слова. Но вмешался А. А.:
- У нас есть подземные убежища и переходы; весь метрополитен, за исключением нескольких центральных станций - наш. А кроме того - подвалы, старые кладбища, канализация... Вампы панически боятся всего, что находится ниже уровня земли. И нас они, кстати, называют Нижними.
- А вампы - верхние? - спросил я, уже не надеясь получить ответ: кажется, никто здесь не отвечал на вопросы.
- Вампы - не люди! - закричал А. А. Трещина в очках сверкнула, словно ударила молния.
Я неожиданно для себя вскочил на ноги. Они тоже вскочили, их тени отделились от стен и придвинулись ко мне.
- Мы ведь вам объяснили, - вкрадчиво проговорил А. А. - Вы - среди друзей. Почему вы нам не доверяете? Я откровенно говорю с вами, ничего не утаиваю... Информацию надо усваивать постепенно. Десять человек предельная норма. Одиннадцатого быть не должно. Но больно вам не будет.
Голова у меня пошла кругом, я подумал, что верхним есть чего опасаться здесь, внизу.
- Чье мясо мы сейчас ели? - задыхаясь, спросил я.
- Мясо?.. - переспросил Александр Александрович. - А действительно, чье?
Он снял очки, покрутил ими в воздухе так, что молнии засверкали, сливаясь в ослепительный круг.
Я молчал. Мне уже ничего не хотелось - не хотелось даже вырваться из этого круговорота кошмаров.
- Вы действительно хотите это знать? - с нажимом спросил А. А.
- Ну, так хотите или нет?
Он сделал шаг ко мне. Над его лысиной столбом стояла золотая пыль.
- Хочу!
- Хорошо. Слышали? - А. А. повернулся к остальным.
Длиннобородый вдруг зарыдал, протягивая ко мне руки:
- Одиннадцатый! Как жалко!..
И тут же Александр Александрович схватил мою руку и впился в нее зубами. Я ударил его кулаком в очки. Хрустнула дужка, посыпались осколки. Александр Александрович выпустил руку, я отскочил к стене и схватил скамейку. Из прокушенной руки текла кровь.
С дикими воплями они скопом кинулись на меня. Я отбился скамейкой, прыгнул на стол. А. А. погрозил мне длинным пальцем. Длиннобородый оказался в опасной близости от меня и скамейка опустилась ему на голову. Что-то хрустнуло у него в шее, голова неестественно склонилась набок и длиннобородый упал. Скамейка выпала у меня из рук, а нижние, вопя и толкаясь, бросились на длиннобородого, запуская пальцы ему в уши, ноздри, глазницы. Брызнула кровь.
Я подпрыгнул, зацепился за край лаза, подтянулся. Кто-то из нижних попытался схватить меня за ноги, но я отбился и через секунду уже был снаружи. Побежал к заводскому корпусу, потом долго брел вдоль ржавых выгнутых рельсов, а потом, наконец, на меня дохнула свежесть большой реки.
Долго-долго шел я вдоль берега к западу, к центру этого огромного города. Перебирался через завалы кирпичей, обходил выброшенные на берег речные теплоходики, полузатонувшие плавучие пристани. Присаживался отдохнуть, пытался перебинтовать израненные ноги и снова плелся на запад под мерный плеск мертвых волн.
До сумерек я просидел среди старых кораблей, все время боясь нападения елов или нижних людей. В сумерках я начал строить плот. Чайки кричали надо мной в меркнущем небе, и казалось, что чайки тоже жаждут моей крови.
К ночи плот - сооружение из досок и спасательных кругов, снятых с баржи - был готов. Помогая себе багром, я столкнул плот в воду, вскочил на него и отчалил. Река медленно подхватила меня и понесла на запад.
Я лег и долго смотрел на проплывающие мимо руины великолепных дворцов и соборов, и уснул под мирный плеск волн.
Я проснулся от чувства тревоги. Уже светало, кричали чайки, пахло рыбой и водорослями. Река вынесла меня в море.
Далеко-далеко на востоке торчали в сиреневое небо скелеты высотных ярусных домов.
Я покинул обреченный город. Но не знал, радоваться мне или грустить.
Взошло солнце и море стало синим и прозрачным, как акварельная краска. Легкий ветерок сносил меня все дальше в море и берег вскоре скрылся из глаз.
Потом стало жарко. Я лежал на спине, наполовину в воде, закрыв руками лицо. Голова кружилась, мучила жажда. В такт волнам перед глазами вспыхивали разноцветные шары.
Я пытался поймать рыбу и пил морскую воду. Воду, разбавленную рекой.
Я очнулся на закате. Плот приближался к острову со стороны дамбы. Потом, размокший и разваливающийся на части, плот застыл на гниющем мелководье. Я сполз с него и побрел к берегу, едва перебирая ногами в слое загустевшего ила. На берегу чернели коробки домов, а над ними пламенел в последних лучах солнца наполовину облупленный, когда-то белоснежный купол огромного собора.
Добравшись, наконец, до берега, я упал в траву. В глазах рябило от бесконечного мельтешения солнечных бликов, и меня качало, качало, качало. Не знаю, сколько времени прошло, пока я увидел людей, идущих по воде. В полной тишине, с длинными палками в руках, они рядами двигались по мелководью и отражения в воде удлиняли их фигуры, делая их похожими на призраков с рисунков Ярослава Панушки. Я думал, что они мне снятся, и даже не пытался их позвать. Потом они приблизились, я услышал плеск воды и негромкий разговор. Они выходили на берег, а им навстречу из-за заборов и гаражей шли женщины и дети.
