Уильям Хартманн - Следы ладоней на Луне
Джек держался сдержанно и молчаливо. Скафандры в этом смысле незаменимы. Я же чувствовал смущение. Трудно объяснить всю странность этой первой встречи с русскими. Мое поколение было возвращено к атмосфере Американского Правового движения девяностых годов. Наблюдая развал социалистической системы в Европе, провалы политики правительств, ориентированных на создание общества потребления в американском духе, экономический крах, к которому привели Советский Союз престарелые лидеры, погрязшие в трясине идеологических догм. Америка уверовала в свою непогрешимость и уникальность. Слово "правый" в названии движения означало не только политическую окраску, но и выражало мнение, что только мы всегда правы и только мы идем по правильному пути. Используя самим (разумеется!) богом нам данное право разрабатывать космические ресурсы, мы добились того, что наша экономика стала полностью опираться на собственные ресурсы и сырье и больше не зависела от всего остального мира. И мы замкнулись на себя и отрезали себя от остального мира.
Никогда не думал, что мне доведется стать свидетелем какого бы то ни было сотрудничества с людьми из русской базы. Нас инструктировали, что все русские на Луне заняты промышленным шпионажем. Когда в 96-м году русские заложили на Луне базу (через несколько лет после создания нашей), американские ученые и политики понимающе перемигивались.
- Ну, да, да, - говорили они, - надо же им за нами следить - вдруг мы чего интересного откроем. На Земле ведь они тем же занимаются...
Мне кажется, такие настроения до добра не доводят. В свое время целое поколение американцев пережило шок, когда русские трактористы с засученными рукавами вдруг взяли да и вывели на орбиту первый искусственный спутник Земли... Даже когда меня допустили к участию в парижской конференции по лунной геологии, чиновники в госдепе настоятельно предостерегали меня от каких-либо контактов с русскими, китайцами, французами... короче со всеми неамериканскими делегатами. Так обстояли дела после Акта о госбезопасности 1994 года.
Тем не менее, вот он Крынов, разговаривает с нами, подтрунивает. И вроде мужик нормальный. И с чувством юмора. В юморе этом проскальзывала, однако, и нотка некоторой искусственности, как будто он был призван поддерживать определенную интонацию в беседе и не давать ей свернуть на какие-то нежелательные темы. Вскоре я выяснил, что так обстоит дело со всеми русскими.
Доктор Ирвин объяснил, что я работаю над проблемой геологических субструктур гигантских лунных ударных бассейнов, а Джек специализируется в астрономии.
- Самое время ребяткам расширить свою эрудицию, - хихикнул Ирвин, поэтому я решил, что им будет полезно познакомиться с вами и вашими помощниками.
(Мне почудилось, что от Ирвина в нашу сторону исходит мощный телепатический импульс: "Воздержитесь от поспешных суждений").
Как будто уловив некий намек, Крынов позвал кого-то из своих. "Валентина, будь добра, проводи этих джентльменов в пещеру".
Когда мы двинулись за своей проводницей, я успел заметить, что Ирвин вручил Крынову объемистый пакет.
Валентина Левина, так ее звали. И больше ничего нельзя сказать о женщине, одетой в скафандр. Ну разве лишь то, что гермошлем у нее был желтого цвета.
Она повела нас прочь от людей и "жуков". Мы сошли по склону, ступая по следу колес до места, где следы подошв отклонялись на восток. Мы огибали низкие, округлые холмы испещренные ямками-оспинами и покрытые щебнем. У камней была шероховатая, изломанная поверхность и, что характерно, на них не было пыли, покрывающей более древние скалы долины Имбриума. Временами я улавливал вспышку отраженного от кристалла света или радужный блеск стекла на поверхности скалы. Слева над нами высился вал Коперника, снова притворяющийся всего лишь одним из многочисленных серых гребней.
Я наблюдал за своеобразной походкой Валентины - грациозный танец лунного ветерана - и мне казалось, что ее движения отличаются от движений мужчин, оставшихся у "жуков". А может быть, здесь сказывались всего лишь различия в конструкции скафандров?
- Ваш доктор Ирвин, - сказала она, - знает Крынова еще по Земле.
Это звучало как объяснение, хотя никто ни о чем не спрашивал.
- Они обожали спорить друг с другом на всех этих конференциях после того, как мы доставили с Марса пребиотические пробы.
Мы остановились между двумя холмиками на невысоком гребне над странным образованием, похожим на дно высохшего пруда или озера. В общем-то это и было озеро - озеро застывшей лавы. Поверхность его была поразительно гладкой и выглядела неуместно среди хаоса скал и холмов внешнего вала Коперника. Диаметр озера был несколько сот метров, На его поверхности можно было увидеть слабо выраженные разводы и концентрические линии исходная текстура лавы, припорошенная тонким слоем распыленных обломков.
- Это лавовое озеро, - сказал я Джеку. - Во время взрыва огромные объемы скал расплавились. Такие небольшие озерца лавы сформировались в пустотах вала. Пока еще непонятны механизмы замещения - как в действительности лава сюда попала. Около всех крупных кратеров есть такие озерца.
- Но это озерцо особенное, - заметила Валентина. Интонация у нее была одобрительной. Она оттолкнулась от гребня и, совершив огромный замедленный прыжок, грациозно приземлилась на поверхности лавы.
Мы последовали ее примеру, хотя и более осторожно. У краев озера, там, где лава выплескивалась на берег, она так и осталась лежать застывшими волнами. Валентина вела нас по прямой через озеро. Идти здесь было легко. Ни камней, ни предательских пластов пыли. И вскоре мы почувствовали себя детьми, бездумно скачущими по лужайке.
- Подождите пока мы не подойдем к тому краю озера, где лава изливалась.
Мне нравился ее мягкий голос. Каждое слово было как мягкое перышко. И акцент был не таким сильным. Как большинство европейцев, она хорошо выучила наш язык. Воплощение зла, которого нас учили бояться. Вдруг оказывается, что это просто-напросто чужая жизнь, со своим опытом, о котором я ничего не знаю и могу лишь догадываться, и о котором я теперь не прочь узнать побольше. Да, это была именно та женщина, против которой предостерегал нас дядя Сэм. Шел бы он, этот Дядя! В таких случаях и предостережений собственной матушки не слушают.
Холмы на противоположном берегу озера были странно обрывисты. Казалось, поток здесь поднялся и загустел, а в середине его шла борозда. Гладкая поверхность лавы обрывалась кучами обломков там, где, по всей видимости, обрушилась часть обрыва, обнажив зияющую дыру в поверхности склона. Дыра была диаметром в два человеческих роста.
