Кир Булычев - Со старым годом!
Страшно. Словно в ночном лесу. Любой человек боится черного леса и не может объяснить почему. Грабителей нет в этом лесу. Волки давно перевелись. Леших и привидений не бывает. Но страшно. Это, наверно, самое древнее из чувств, сохранившихся в человеке с тех времен, когда лес был смертельно опасен, ночами по нему бродили пещерные волки и тигры, а человек был перед ним беззащитен.
Но ведь лес кончается. Из него можно убежать. И там, за краем леса, обязательно будет деревня или просто домик, в котором живут люди. А здесь?
…Скамейки отлетали назад, как столбы за окнами поезда. Егор поскользнулся, чуть не упал, выбегая на мокрую мостовую, — он бежал к метро, словно там должна была быть какая-то избушка, должен кончиться лес. От того, что в городе не было ни единого звука, ни крика птицы, ни звона трамвая, ни далекого гудка, — звук, топот, грохот шагов Егора заполняли истосковавшийся по звукам воздух, который пережевывал их, смаковал, выпускал наружу, гонял над крышами, дробил на части и снова кидал в уши Егору. Егор замедлил шаги, старался идти тише, но ничего из этого не вышло — воздух чутко прислушивался и не упускал ни единого звука.
Деревья и кусты вокруг метро? Университет? тоже исчезли, оставив темную землю, полоски асфальта и окруженную киосками асфальтовую площадку. Киоски нарушили безжизненность города, и Егор поспешил к ним, вспоминая на бегу, что раньше было в ближнем из них. Мороженое? Правильно, мороженое. Странно, что совсем не хочется есть… Киоск был пуст, словно приготовлен к ремонту.
В следующем, цветочном, стояла пустая ваза, в журнальном висели выцветшие бумажки и старый номер журнала? Пчеловодство? внутри киоска было темно, свет не достигал туда, и можно было только угадывать, что в глубине — вороха бумаги, неразобранные стопки газет. В кондитерском обнаружилась полуоткрытая коробка из-под круглого торта, совсем пустая, даже без крошек, с жирным темным пятном от крема на стенке.
Как удалось некоторым случайным вещам вывалиться из потока времени и очутиться в этой пустоте? Кто последним держал в руке эту коробку?
Егор стоял, разглядывая коробку, как загадку, которую требовалось решить, и от этого зависело, перейдет ли он в следующий класс… И тут он услышал далекие четкие шаги — они доносились со стороны проспекта, оттуда, где заворачивались кольцом трамвайные пути.
Егор не испугался этих шагов, но и не испытал радости: как древний путник в лесу, он понял, что нельзя бездумно убегать прочь. Важнее, не выдавая себя, узнать, кто идет.
У дальнего угла, за трамвайными путями шел человек. Вот-вот он скроется за углом. Егору захотелось его остановить…
— Эй, погодите!
Но крик оказался слабым, собственный голос обманул Егора. Человек не услышал.
— Эй! — снова крикнул Егор уже на бегу. Он споткнулся о рельс, чуть не упал.
За углом никого. Проспект голый, без деревьев и оттого куда более широкий, чем раньше, уходил в туман. Может, почудилось.
Тупое разочарование овладело Егором. Как после встречи с Гариком. Также сначала была надежда, а теперь — полное одиночество.
Возвращаясь к метро, Егор пытался представить себе, каким же он был — тот человек? Высокий и худой. А как он был одет? В темное. Пальто? Наверно, пальто.
Еще одна неожиданность: сквозь стекла дверей метро был виден теплый свет.
Егор толкнул дверь, она послушно открылась. В ряд у стены стояли разменные автоматы, напротив — театральный киоск с приклеенными изнутри к стеклу пожелтевшими афишами, за проемом — круглый зал, откуда спускаются эскалаторы. Над залом горел светильник.
Егор прошел внутрь.
У выхода, у телефонов-автоматов, стояла та самая девочка с острым лицом. Из-под повязанного по-взрослому платка торчали темные косички.
Между Егором и девочкой был металлический барьер.
— Ты чего здесь стоишь? — спросил Егор.
Девочка поглядела на него и не ответила. Она обратила взгляд к пустому, замершему, уходящему в темную глубину эскалатору, словно надеялась, что он снова двинется и привезет к ней того, кого она ждет.
Егор перепрыгнул через барьер и подошел ближе.
— Я когда тебя увидел, — сказал он, — сразу подумал, что тебе Новый год до лампочки.
— Чего? — спросила девочка, не оборачиваясь. Будто Егор ей мешал и она терпеливо дожидалась, когда он уйдет.
— Что ты тоже останешься, — сказал Егор. Он не мог объяснить ей, что рад ее здесь видеть.
Девочка пожала плечами. Клетчатое пальто было ей коротко, а ноги — как палки. Лампа над головами начала тускнеть, словно кто-то вспомнил, что пора выключать свет.
— Больше никто уже не приедет, — сказал Егор.
— Да?
— Ты чего же стоишь? Пойдем отсюда. Здесь темно.
— Я не пойду.
— Глупая, там же никого нет.
— Он обещал.
— И метро уже не работает, — сказал Егор терпеливо. Здесь был человек, который слабее его, о котором надо будет заботиться, а это важно в мире, в котором все неизвестно.
Лампа часто замигала и погасла. Лишь слабый свет проникал снаружи сквозь стеклянные двери. Девочка сделала несколько шагов вперед, словно хотела заглянуть вниз, Егор не мешал ей, но она остановилась перед непроницаемой темнотой и вдруг спросила:
— Ты где?
— Здесь я, — ответил Егор. — Пошли.
Они вышли в серый воздух. Девочка шла рядом, вцепившись Егору в рукав пальто, словно очнулась и испугалась.
— Светает уже, — сказала она.
— Здесь всегда так, — сказал Егор, хоть и не был в этом уверен.
— Светает, — упрямо повторила девочка.
— Да ты посмотри, — сказал Егор, — снега-то нет.
— Снега нет.
Они стояли у входа в метро. Впереди был виден пустой вагон трамвая. Трамвай был старый, такой Егор видел в кино про войну.
— Как тебя зовут? — спросил Егор.
— Люська, — сказала девочка — Люська Тихонова.
Она поглядела на Егора, и он увидел, какие у нее высокие, тонкие и правильные, словно циркулем наведенные брови брови поехали вверх.
— Ты чего? — спросил Егор.
— Ну, я пошла, — сказала Люська Тихонова.
— Куда ты пойдешь?
— Домой, — сказала она, но после слова был маленький знак вопроса.
— Не ходи, — сказал Егор. — Я думаю, что здесь никого нет. Только ты и я.
Брови опять убежали наверх. Зрачки у Люськи были светлые и прозрачные. Она была готова поверить ему.
— Ты не хотела со всеми в Новый год идти, — сказал Егор. Он не спрашивал, а объяснял.
Люська кивнула.
— Вот все ушли, а ты осталась.
Люська снова кивнула, словно тысячу раз такое проделывала. А на самом деле ничего не поняла, потому что сказала:
