Жозефина Сакстон - Элоиза и врачи с планеты Пергамон
- У вас в носу полный порядок, - объявил он.
- А-а-а-ах!
Он тихонько завел какую-то литургию на латыни, и сестра застенографировала ее на расстеленных между ними крахмальных простынях.
- Нет ни ринита, ни синусита, ни эпистаксита, ни полипов, ни фарингита, ни тонзиллита, ни аденоидов. - Oн на минуту остановился, поднес руку ко лбу. Потом схватил петлю для удаления миндалин в одну руку, кюретку для удаления аденоидов в другую и бросил их на пол. Неуклюже повернулся, отвесил залу поклон, глубиной в дюйм, и покинул сцену. Сестра вынула у Элоизы изо рта расширитель, дала клочок хирургической марли, свалила инструменты в кучу и бросила в сумку на колесиках. Когда сестра уходила - а может, это все-таки был он, - то повернулась и насмешливо улыбнулась пациентке из-под маски.
- Такие прекрасные инструменты превратились бы в бесполезные музейные экспонаты, если бы все были такими здоровыми, как вы, - шепот прозвучал горько, в голосе слышался оттенок зависти. Элоиза потерла то место, где давил расширитель, высморкалась в хирургическую марлю, хоть та и царапала кожу, прочистила горло. Она уже не могла заниматься своими мыслями. Времени оставалось мало.
Она расслабила все мускулы, закрыла глаза, рот, уши. И стала повторять про себя свою заново придуманную формулу:
"Я хочу быть свободной, хочу попасть туда, где живут такие же люди, как я".
Она повторяла это медленно и ритмично. Она повторяла и повторяла это полное значения заклинание. Ее не волновали звуки, доходящие извне сквозь стену молчания.
- Психосоматическое состояние на высоком уровне, - и громкий смех.
- Что ж, возможны еще более странные вещи.
- Может быть, им и в самом деле повезет, если они возьмут ее...
В мозгу Элоизы гулко отозвалось эхо при одной мысли о том, что может произойти, если ее отдадут.
Будут отдирать кость от кости и пожирать.
Сожгут заживо.
Сделают королевой.
Заставят рожать.
Все эти мысли привели ее в трепет. И вдруг она вспомнила, как ее мать говорила: "Не дай им себя сломать. Никогда ничего не бойся".
Но ее мать не могла представить себе подобной ситуации. Ей не приходилось бывать в таких ужасных, невыносимых обстоятельствах: Но так или иначе, ее план должен осуществиться.
Злоиза продолжала развивать свою мысль, теперь уже прислушиваясь ко всему, что происходило в ее теле. Вокруг было очень шумно, гремели стулья, что-то трещало, барабанили в дверь, и она едва расслышала новый, решительный стук в дверь инедовольный ропот докторов. Прибыла делегация Голодающих, они требовали денег и еды. Элоиза и раньше видела Голодающих два огромных глаза, иногда скрытые минусовыми линзами, большой живот с пупковой грыжей от избыточного внутреннего скопления газов, руки и ноги, как палки, кожа в язвах, черные нагноения и чешуйчатый покров на суставах. Голодающих было много, они жили в фургонах для сбора мусора, денно и нощно чесались и хныкали. Доктора и нормальные больные довольно часто относились с состраданием к ним, но иногда являлись делегации и требовали большего.
Элоиза отбросила чувство сострадания и с отвращением слушала, как врачи выписывали чеки и заказы на еду. Если бы Ананий МакКаллистер был жив и видел эту сцену...
На переднем дворе.
Врожденные и Голодающие перемешались между собой, делились своими бедами, показывали друг другу трясущихся и некормленых детей. Отцы спорили о том, кто из них был меньше всего-полезен своей семье и поэтому заслуживал большего сострадания. Они выбрали стену и бились об нее головами, те, кому не хватило места, бились об пол. Те, кто не мог даже согнуться, рвали на себе волосы. Эти вопли и хныканья, сотрясение воздуха и грудных клеток были поначалу беспорядочными, но постепенно стали ритмичными. Страсти разгорались. Даже после получения чеков милосердия, что это была за жизнь? Этот вопрос витал в воздухе переднего двора, он то вздымался, то опускался, распространялся кругами, повторялся то тут, то там. Докторов бы обеспокоила такая ситуация, будь она создана любыми другими группировками. Но стоило ли волноваться из-за бессильных угроз со стороны несчастных, чьи таланты исчерпывались плетением корзин и шитьем, изготовлением поделок из фетра и чтением книг по системе Брайля? Кто из них мог ковать сталь для мечей или изготовить хороший орудийный ствол? Кто из них мог поднять меч или достаточно метко прицелиться?
Врачи спокойно пили свой виски, неторопливо обсуждали, стоит ли отдавать Элоизу в жертву или нет. И строили свои собственные прогнозы, что с ней произойдет, если они этого не сделают.
Элоиза ничего из того, что они говорили, не слышала. Казалось, она спит.
Словно заключенная в капсулу, она знала только собственное.
Лучи солнца осветили передний двор. Казалось, там в разгаре Весенний карнавал. Какой-то доктор предсказывал, что ничего хорошего из того, что происходит сегодня, не получится. Крупный мужчина с птичьим лицом произнес:
- Не теряйте хладнокровия.
Находясь в объятиях собственного тела, спрятавшись в нем, как в пещере, Элоиза принялась изучать стены зала. Вдоль конька тянулись плети вьющихся растений, их реснички вытягивались и отступали, цепляясь за ее короткое белое платье, словно пытаясь вытащить ее из скорлупы. Они били ее по коленям.
- Спиной! Повернись спиной! Чужая! Инородное тело! - орали они ей, но она ускользала от них, повинуясь новому стремлению. Пол покачивался под ногами, но она все-таки скользнула по этому неверному полу в направлении того места, где коридор раздваивался. Потом она решила, что надо свернуть налево. Теперь вперед. Она пробиралась по узеньким коридорчикам и вдруг остановилась и начала рыться в сумочке. О, эти сумочки! Какое наказание, в них никогда ничего нельзя найти. Бумага, флаконы, клипсы, зеркальце, письма, косметика, маникюрный набор. Она вытащила пилочку для ногтей и компактную пудру. И затем, подобно многим борцам за свободу, она стала писать на стенах. Пилочкой для ногтей она нацарапала:
"Я хочу быть свободной. Я хочу отправиться туда, где живут такие же, как я".
Липкие стебли растений опутывали ее ноги, кровь струилась по стенам, она открыла компактную пудру и распылила ее в воздухе. Пудра полетела сначала в одном направлении, потом обратно. Стены поглотили ее. Дунул ветер, потом раздался мощный взрыв.
Врачи покончили с виски и вернулись к вопросу о судьбе пациентки. Доктор передал Мэйтрон какие-то бумаги, и та приготовилась объявить решение.
И вдруг Элоиза кашлянула. Кашель был сильный, мучительный, захлебывающийся, отдававшийся эхом во всем зале. Струи слюны и крови появились из раскрытых губ, вслед за ней вылетело облако светлой пудры. Она снова кашлянула, сжав руками горло, и подбородок окрасился кровью. Пот катился по ее мертвенно-бледной коже, тело тряслось, как в лихорадке.
