Майкл Суэнвик - Между небом и землей
– Нет! Эти руки не ленятся, а делают. И то, что они делают, придало им форму. Как камни в ручье - их ведь обкатывает текучая вода. Как инструменты, которыми работают. Хороший молоток всегда красив. Вот так и с твоими руками.
Легко можно было бы предположить, что он просто ее охмуряет. Но по голосу, по интонации было ясно: его слова совершенно искренни. Взяв его руки в свои, она увидела, что они тоже красивы. Внезапно она обрадовалась, что после разрыва с Дэниэлом все-таки не бросила принимать противозачаточные таблетки.
Она заплакала. Чарли уставился на нее встревоженными, непонимающими глазами. Но совладать с собой она не могла. Все слезы, оставшиеся невыплаканными за последние два года, теперь полились из ее глаз безудержным потоком.
«Малютка Чарли, - подумала она, - бери меня, я вся твоя».
И все это в одно мгновение. Я вырвал руку из ее пальцев. Цепь разомкнулась.
– НЕ СМЕЙ ТАК ДЕЛАТЬ! - завопил я. - НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ КО МНЕ ПРИКАСАТЬСЯ!
Презрительно-ледяным тоном Вдова произнесла:
– Для меня это тоже было не слишком приятно. Но я должна проверить, много ли ты помнишь о своей жизни.
Боюсь показаться наивным, но я не сразу сообразил, что обмен воспоминаниями был взаимным. А сообразив, обиделся. Но прежде чем успел высказать свое возмущение, она сказала:
– От тебя почти ничего не осталось. Ты лишь обрывок человека. Ошметки в лохмотьях. Практически ничто. Неудивительно, что ты так напуган. Чарли сказал бы, что у тебя «диспропорциональное соотношение сигнала с шумом». Нью-Йорк тебя почти доконал.
– Это не дает тебе права…
– Помолчи. И слушай меня. Жить легко - плывешь себе по течению. Смерть - совсем другое дело. Цепляться за Землю очень сложно, а послать все к черту легче легкого. Искушение никогда тебя не оставляет. Поверь моему опыту. Когда-то в Роксборо нас было пятеро. И где, как ты думаешь, остальные? Прошлой весной через Мейнеюнк пришли еще двое, разбили лагерь под Элем. А к осени их и след простыл. Держаться за Землю - тяжелая работа. В один прекрасный день звезды начинают петь для тебя, а еще через день ты ловишь себя на том, что прислушиваешься к ним. А спустя- неделю понимаешь, что правда на их стороне. Ты пассивен; ты всего лишь реагируешь на то, что случается. Этим не проживешь. Чтобы выжить, тебе нужно точно знать, зачем ты стараешься.
– Ну, а ты - зачем?
– Я жду Чарли, - сказала она просто.
«Интересно, сколько лет она ждет», - подумалось мне. Три? Пятнадцать? Надолго ли вообще хватает человека, который решил держаться за Землю? Однако, несмотря на свое смятение и взвинченные нервы, я сообразил, что о таких вещах лучше не спрашивать. Сердцем она наверняка и так понимает, что Чарли к ней не придет.
– Меня зовут Кобб, - сказал я. - А тебя?
Она замялась, а затем, странно оглянувшись невесть на что, произнесла:
– Я вдова Чарли. Все остальное неважно.
Других своих имен она мне так и не открыла и потому отныне стала для меня просто «Вдовой Чарли».
Перевернувшись на спину, я приник всем телом к жестяному потолку. Распростер руки и ноги, сделавшись призраком морской звезды среди летучих мышей. «Обрывок, - назвала она меня. - Ошметки в лохмотьях». И еще: «Неудивительно, что ты так напуган!» С тех пор как меня занесло на эту окраину системы энергоснабжения, прошло много месяцев, и все это время я не видел от нее ничего, кроме презрительной снисходительности.
И потому я все-таки вышел наружу, где бушевала гроза.
Дождь был мне не страшен. Капли пролетали сквозь меня. Но порывы сильно ионизированного ветра так и норовили сбросить меня с проводов, а трансформаторная будка у дома Вдовы пылала синим актиническим огнем. То был фонтан энергии, упавшая на землю ослепительная сверхновая. Очередная молния расстегнула меня, как свою тезку-застежку, вывернула наизнанку и вновь привела в обычный вид так быстро, что я и моргнуть не успел.
Вообще-то Труподав был виден от самого «Рокси», но горящий трансформатор мешал разглядеть монстра как следует. И лишь приблизившись на расстояние квартала, я понял, что именно происходит на моих глазах.
Умирающий трансформатор стал для Труподава кормушкой. Монстр жадно сосал из него энергию, содрогаясь всем телом, как напитавшийся кровью москит. Из боков Труподава выросли полупрозрачные синие плазменные крылья. Огромные, искривленные, эти крылья охватывали дом Вдовы сплошной круглой стеной. В резонансных точках из крыльев выступали уменьшенные, не очень детально проработанные копии самого Труподава. Все они, как стражи, были обращены лицом к Вдове.
Итак, она была заперта в колючем кольце, сплетенном из электричества и злобы.
Я благоразумно отступил в соседний квартал. Правда, костер трансформатора наверняка загораживал меня от Труподава, так как последний остался на месте, безглазо уставившись внутрь круга. Трижды я обошел дом Вдовы, высматривая лазейку в кольце блокады: какой-нибудь неохраняемый электрический провод, железную ограду, любой непрерывный металлический путь, расположенный слишком низко либо слишком высоко для щупалец Труподава.
Ничегошеньки.
Наконец, поскольку выбора не было, я вошел в дом напротив жилища Вдовы - тот, который было хуже всего видно с того места, где цвел невнятно бормочущий вулкан, который когда-то был трансформатором. Электрический провод привел меня на тесный чердак. Оттуда я соскользнул по проводке через два этажа в подвал. Мельком я заметил мужчину, храпящего на кушетке перед выключенным телевизором, в котором все еще сохранялся остаточный заряд. Телевизор гордо стоял, нагло выпятив экран и раздувшись от краденой энергии. Если б тот бедняга на кушетке видел то, что вижу я, у него в жизни бы рука не поднялась вновь включить телевизор. В подвале, цепляясь руками и ногами, я перелез из стиральной машины в главное входное отверстие водопровода.
Оседлав трубу и собрав в кулак всю свою волю, я нырнул под землю.
Там стоял кромешный мрак. Я полз по трубе, весь содрогаясь от паники. У меня отрубились почти все чувства: зрение и слух, вкус и обоняние. И лишь руки ощущали холод чугунной трубы. Пройдя сквозь стену, труба завершилась тройниковой муфтой, которая, в свою очередь, соединялась с отводной трубой водопровода, проложенной под мостовой. Я пополз дальше.
Переживание было не из приятных - словно тебя медленно-медленно душат, и конца этому не видно. Словно тебя заворачивают в черный драп. Словно тебя топят в чернилах. Словно на твоей шее бесшумно затягивается петля голосов, доносящихся с той стороны звезд.
Чтобы отвлечься, я начал вспоминать своего старика.
Когда мой отец был молод, он пробирался из города в город, ориентируясь по радио. Мчась по темным, обычно пустынным шоссе, он крутил ручку настройки то вправо, то влево, вправо-влево-вправо, пока не ловил какую-нибудь местную радиостанцию. Тогда он оставлял ручку в покое и ждал, пока не прозвучит название станции. По нему он угадывал свое приблизительное местонахождение - окрестности Олбэ-ни, к примеру. Если в приемник внезапно и громогласно врывался некий сигнал, столь же неожиданно переходящий в какофонию скорбных стонов и потустороннего писка, отец понимал: эти радиоволны во внимание принимать не стоит, ибо они прилетели из невообразимых далей по капризу ионосферы. Сигнал, мгновенно затухающий и тут же вновь возникающий в динамике, означал, что отец оказался на самой границе досягаемости станции. Но вот ему попадался сигнал, который нарастал и креп по мере того, как отец продвигался в глубь зоны приема, затем, достигнув крещендо, вновь начинал затихать, пока не растворялся в помехах, а затем исчезал в полной тишине. «Ага, - смекал отец, - я нахожусь несколько левее Трои и, в общем, не выбиваюсь из графика». И начинал ловить следующую радиостанцию.
