Владимир Кириллов - Первомайский сон
Поэтому небольшая утопия В. Кириллова Первомайский сон, опубликованная в 1921 в журнале студий Московского Пролеткульта Твори! (№ 3–4), интересна с разных точек зрения: по всей видимости, это самая ранняя советская утопия (и она не упоминается ни в одной книге о советской утопии или научной фантастике)[8]; она дополняет наше представление о творчестве пролетарского поэта В. Кириллова, которое часто сводится к пресловутому стихотворению Мы[9]; наконец можно рассмотреть ее как «пролетарский ответ» крестьянской утопии А. Чаянова.
Поэзия Пролеткульта мало привлекает внимание исследователей[10]. Ее «космизм», ее декларативность и отвлеченность, ее культ машины отталкивают читателя. На самом деле лучшие представители Пролеткульта, — М. Герасимов и В. Кириллов, — романтики, которые после периода истинно революционной, но поэтически неумелой экзальтации вернутся к интимному лиризму. Их революционная поэтика однородна с поэтикой крестьянских поэтов того времени (Н. Клюев, С. Есенин, П. Орешин): революция воспринимается как стихийная сила (пожар, огонь, гроза, буря), как движение (поезд, красный конь), созидание (пахота, засев, коллективное строительство), светлое будущее (сад, весна, заря, солнце, жар-птица), с христианской символикой у тех и других: Рождество, крестный путь, воскресение, пришествие. Космизму пролетарских поэтов предшествует, по всей видимости, космизм Есенина[11]. Вместе с М. Герасимовым С. Есенин и С. Клычков пишут Кантату, посвященную памяти жертв Октябрьской революции и киносценарий Зовущие зори о революционном «преображении» (вместе с Н. Павлович). Клюев пророчествует примирение «земли» и «железа»: «С избяным киноварным раем/Покумится молот мозольный»[12]. Он полемизирует с В. Кирилловым, певцом Города и Машины, но оба поэта ценят друг друга[13]. Только критики-догматики из Пролеткульта (они окажутся потом и в «На Посту»), озабоченные «классовой чистотой» пролетарской литературы (П. Бессалько, П. Лебедев-Полянский, В. Плетнев и др.) противопоставляли пролетарских и крестьянских поэтов. На самом деле те и другие выражали одну мечту о братстве и всемирной гармонии, и в 1937 г. они все окажутся жертвами своего утопизма.
Сама биография Герасимова или Кириллова показательна. Укажем здесь лишь на некоторые вехи жизни В. Кириллова. Он родился в 1890 г. в деревне Смоленской области, которая в автобиографической поэме 1922–1923 гг. (О детстве, море и красном знамени) превратится в «золотую Аркадию», озаренную православными литургиями и деревенскими зорями. Девяти лет он работает в сапожной мастерской, затем матросским учеником на судне, плававшем по Черному и Средиземному морю до Египта. За участие в забастовках 1905–1906 гг. он выслан на три года в Вологодский уезд. Там он усваивает и марксизм и поэзию Фета, Тютчева и Бальмонта (влияние которого на Кириллова сильно ощутимо). Затем он уезжает на год в США в составе оркестра народных инструментов. Его первое стихотворение На родине было опубликовано в 1913 г. В. Кириллов мобилизован в 1914 г., в феврале 1917 г. он дезертирует с своим полком и возвращается в Петроград. Там он становится секретарем райкома и одним из руководителей Петроградского Пролеткульта и его журнала Грядущее (1917–1918). В 1919 он работает в Тамбовском Пролеткульте. Уже в это время В. Львов-Рогачевский отмечал по поводу сборника Кириллова Стихотворения (Петроград, 1919) две поэтические струи: «восторженно-пролетарскую и пессимистически-индивидуалистическую»[14]. В 1920 г. Кириллов присоединяется к «диссидентам» Московского Пролеткульта (Герасимов, Александровский, Обрадович, Санников, Казин), которые создают «Кузницу». В 1921 его избирают председателем ВАПП (Всероссийская Ассоциация Пролетарских Писателей). Но, разочарованный НЭПом, он выходит, как и М. Герасимов, из партии и из ВАПП. Кириллов возвращается к лиризму, «реабилитирует» розы (Разговор с розами, 1922–1923), и воспевает «голубую Русь». Он стал секретарем Всероссийского профессионального Союза писателей (ВСП) до его ликвидации в апреле 1932 г. Как Герасимов, он арестован в 1937. Официальная дата его смерти (18 декабря 1943) может оказаться недостоверной. Кириллов, которого Горький защищал от нападок А. Серафимовича[15], был реабилитирован в 1957, и два маленьких стихотворных сборника вышли в 1958 и 1970 гг. Но у него, как и у Герасимова, вопреки оценке Маяковского (Юбилейное), достаточно поэтически ценных или исторически интересных стихотворений для того, чтобы составить том в большой серии «Библиотеки поэта».
Как и крестьянские поэты, Кириллов не узнал в осуществленной партией утопии свой романтический утопизм. В августе 1920 г. С. Есенин писал Е. Лившиц, что «идет совершенно не тот социализм, о котором я думал». Первомайский сон В. Кириллова дает нам картину того будущего, о котором мечтал поэт. Утопия Кириллова тем не менее осталась незавершенной[16], как и утопия Чаянова 1920 г., с которой она имеет общие черты.
Исходная точка обеих утопий одинакова: это «военный коммунизм». Чаянов полагает, что он достиг своих целей уже в 1921 г. (разрушение «семейного очага», запрещение домашнего питания, монополизация культуры и т. д.) и его утопия предлагает противоположную модель устройства. У Кириллова военный коммунизм тоже изображен как время «нужды, холода и голода»[17], но поэт считает, что это лишь «временные трудности», и изображает будущий расцвет этого же строя. При этой принципиальной разнице структура и ряд мотивов обеих утопий близки друг к другу. Город, в котором оказываются герои посредством сна (этот прием восходит к роману Л. Мерсье Год 2440, 1770) — Москва в 1984 г. у Чаянова[18], в 1999 г. у Кириллова. Москва превратилась в город-сад, в котором сохранены Кремль и ряд церквей. У Кириллова улицы пересекаются перпендикулярно и предназначены для пешеходов: все движение — подземное. Люди живут в «селениях», которые соединены с городами поездами без двигателей в вакуумных подземных туннелях (этот вид транспорта был уже описан Одоевским и Гастевым): «Наше сообщение позволяет нам в 5-10 минут приезжать на работу из самых отдаленных пунктов наших селений». В 1922 г. Е. Преображенский выпустил футурологический трактат в виде лекций, «прочитанных в 1970 г. в Политехническом музее профессором русской истории Минаевым, по совместительству слесарем железнодорожных мастерских». Говоря об «урбанизации деревни», он пишет: «Теперь рабочий может жить за сто верст от Москвы и летать туда утром и вечером на пассажирском аэроплане»[19]. В утопии Кириллова люди работают 4–5 часов в день в фабриках-«небоскребах» (не выше церковных крестов), в лабораториях или техникумах из белого камня и стекла, из которых не валится дым (найден способ «бездымного сгорания веществ»)[20]. Город будущего имеет черты городов США (в которых Кириллов провел год), но уже с экологическим уклоном, и является прямой противоположностью городу трущоб и проституток, который описывал поэт в своей дореволюционной поэзии.
