Анатолий Андреев - Это жаркое, жаркое лето...
Виктор только что проснулся. Было темно. Где-то очень высоко пронзительно сверлил ночное небо запоздалый самолет. Низко гудели от собственной тяжести стены дома. Знакомо угадывались предметы в комнате. Полумрак был насыщен запахами. Они жили своей особой жизнью, приходили и уходили, как слепок с жизни вокруг. Пахло ночью и бензином с улицы. С первого этажа, из флакона с неплотной пробкой, пришел запах рижских духов. Нежным запахом тепла и молока пахли младенцы в окрестных домах.
На потолок ложились огни. Каждый огонек из окна не смешивался с другими и отдельно дрожал на зыбком потолке.
Виктор смотрел на них невидящими глазами и никак не мог вызвать в памяти ее лицо. Он помнил все — солнце, зелень и парной запах земли. Ускользало лишь ее лицо. Больше того, Виктор сообразил, что и раньше он не мог его припомнить. Ее руки, губы, голос — все было с ним. Он видел ее фигуру, стройную и чуть тяжеловатую — не сложением, а законченностью форм, их безупречной женственностью... А лица ее он вспомнить не мог.
Ему стало жутковато в ночи. Он встал, не зажигая света,прошел к окну, закурил. Как звезды, перемигивались городские огни. Мигающие в беспокойной тишине, они тоже были тревожными, и их тревога неожиданно подействовала на Виктора успокаивающе. Он докурил, постоял еще немного, быстро лег и сразу уснул.
Лето кончалось. Зной схлынул, и все оживилось вокруг. Кому-то пришла в голову счастливая мысль — устроить вылазку за город. Идею дружно поддержали. Как всегда, когда долго и заранее не готовятся, все получилось на славу.
В лесу уже густо пахло осенью. Река отдавала синей сталью и первыми заморозками. Солнце было прозрачным. Разложили костерок — его светлые, с дымком кудри также были прозрачными.
Перекусили, чем бог послал. Послал он немного, но все были веселы, не от вина, его тоже было немного, а оттого, что все так сразу, не сговариваясь, решили ехать, и вот уже здесь — у костра, у реки, под глубоким синим небом с ослепительными крахмальными облаками, и все так хорошо и прекрасно...
По земле подкрадывался вечер. Тени деревьев протянулись по полянке. Маленький потрескивающий костер стал желтым, теплым и уютным. Все собрались вокруг огня. Люда сидела, подтянув колени к подбородку. В ее глазах мерцали и вытягивались вверх язычки пламени. Угли в глубине костра были алыми и прозрачными. Они бесшумно трескались и разваливались на части. Над ними плясали, пытаясь оторваться и взлететь, тонкие плотные лепестки огня.
Люда вдруг гибко, без помощи рук, встала, повернулась, задержавшись на миг в свете костра. Ее фигурка, охваченная тренировочным костюмом, казалась отлитой из металла. К ней ничего нельзя было прибавить, от нее ничего нельзя было отнять. От этого она казалась крупнее, чем есть. В следующее мгновение статуя ожила — Люда сделала шаг, опустилась на траву, чуть подальше от костра, и снова замерла, глядя то ли в огонь, то ли на Виктора, то ли на что-то за его спиной.
Виктору стало тревожно. Он огляделся. Сумерки штриховали все вокруг серой тушью. Ему показалось, что он слышит тонкий жалобный лепет воды на песке. Хрупкое ощущение узнавания появилось в нем. Он задержал дыхание, чтоб не спугнуть его. Волна грусти медленно поднялась и отошла, смыв все чувства и оставив лишь холодное и ясное ощущение утраты.
Обратно все ехали молча. Виктор сидел, прикрыв глаза и опустив руки в карманы куртки. В руке был зажат колючий — языки огня над все горящими и никак не сгорающими поленьями — значок. Виктор сжал кулак сильнее, и значок врезался в ладонь. Он нужен ему, чтобы не считать все случившееся сном. Виктор понимал, что объяснить его видения по-иному невозможно, но твердо был уверен, что это не сон. Почвы для уверенности у него не было — лишь собственная убежденность да этот вот значок, и он опять повертел его в пальцах, не вынимая из кармана, и вновь зажал в кулаке.
Назавтра был выходной — веселый солнечный день. Виктор вышел из дому и бесцельно брел по улицам, стараясь не наступать на трепетавшие в тени на тротуарах солнечные зайчики. Ноги сами привели его к институту, и он негромко рассмеялся этому. Вокруг было пустынно, лишь впереди виднелась женская фигурка. Женщина шла медленно, и Виктор почувствовал знакомое по своим волшебным снам волнение, узнав эту походку и стройную длинноногую фигуру. Он подошел ближе. Это была Люда. Волнение его не ушло, лишь превратилось в приподнятое, безоблачное настроение, при котором все удается, все кажется легко и просто.
Он взял Люду за руку и повел по выгоревшим на солнце стерильным плитам тротуара туда, где когда-то во сне впервые сел в автобус. В автобус, увезший его в сказку, продолжения которой он сейчас и ждал, и боялся.
Скрипнули тормоза, подошел и остановился — не у остановки, а просто так — знакомый синий вагон. Остановился, принял их в свое солнечное нутро и покатил дальше, прозаически гудя мотором, время от времени впуская и выпуская пассажиров. Прошуршал под колесами гравий конечной остановки. Меж деревьев не было ветра, недвижный воздух прогрелся солнцем, и, казалось, что он остался здесь с лета. Это душноватое тепло обволокло их, и Люда, словно отогревшись и очнувшись от молчания, сказала негромко сама себе, зная, что и Виктор услышит:
— Как странно... Как будто я уже была здесь... А я точно знаю, что не бывала...
И, после недолгого перерыва, заполненного звуками сдвоенных — не сговариваясь — шагов, так же негромко добавила:
— Вообще, очень странное чувство. Двойственное какое то — все вокруг незнакомо, и вдруг посмотрю на тебя, и все меняется, и кажется, что я все здесь знаю... Как-то все связано с тобой...— и она повела плечами, бессильная облечь словами свои зыбкие ускользающие ощущения, и лишь сжала на миг его пальцы, и он чуть пожал в ответ ее узкую ладонь. Он молчал. Слов не было нужно. Он шел уверенно, хотя — он тоже это знал — был здесь впервые, как и она. Впервые, если не считать снов.
На полянке было пусто. Листья к осени погрубели и не шевелились. Ветра не было. Они сели у воды, слушали тихий стеклянный звон водяных струй на песке и молчали.
Люда вздохнула, длинно и судорожно, как всхлипнула.
Виктор, не глядя, — ему не нужно было глядеть, он всем существом своим ощущал ее присутствие, — протянул руку, коснувшись ее плеча, а потом — тяжелых густых волос. Рука зарылась в волосы, чувствуя каждым пальцем, что Люде это приятно, легла в перепутанице прядей ей на затылок. Ладонь сама удобно подстроилась, словно готовая принять на себя тяжесть головы, если Люде вдруг вздумается откинуться, помедлила, а затем мягким движением качнулась назад и вбок. Люда, словно загипнотизированная, легко качнулась вслед за этим осмысленным движением его руки и тихо опустила голову на колени Виктора, замедленно повернувшись на спину и придержав рукой его руку, которая с затылка соскользнула на ее щеку, кончиками пальцев касаясь подбородка.
