Виталий Владимиров - Свое время
- Работал, - вяло ответил я. Разве ему расскажешь о живописце Болотникове, герое моего сценария? Не поймет. А если отец не поймет, то кто?
Отец как будто угадал мои мысли о художнике.
- Ты в "Известиях" недели три назад статью об абстракционизме не читал?
- Нет.
- Почитай. Советую.
- О чем она?
- Вредное это искусство - абстракционизм.
- Папа, как искусство может быть вредным? Цель его - облагораживать людей, иначе это не искусство.
- Правильно. Вот в "Известиях" и написано, что абстракционизм - не искусство, а вредная для народа живопись. Народу она непонятна, значит, не нужна.
- Непонятно - не основание, чтобы сказать, что что-то плохое и вредное. Пусть художник пишет, как ему бог на душу положил.
- Так, как они малюют, так и я смогу.
- Смоги. Попробуй.
- Вот Шишкин - настоящий художник!
- Фотография.
- Я бы себе в дом такую пачкотню ни за что не повесил бы.
Я оглядел стены комнаты: отрывной календарь с красной цифрой числа на сегодняшнем листке да керамический львенок на телевизоре - пусто, далековато до любителя и ценителя живописи. Когда отец в последний раз был на художественной выставке? Кого он знает из современных художников? Про Пикассо, наверное, слышал, а вот Поллак, Брак, Клее... Но о живописи, тем более модерне, рассуждает смело - в "Известиях" все сказано, куда идти, что хорошо, что вредно.
Я молчал.
Потом спросил. Наверное, с той же интонацией, с которой он интересовался моими творческими успехами:
- Как на работе?
- Опять назначили пропагандистом. Пятый год подряд, - с оттенком гордости сказал отец.
Я смотрел на него и думал - какой же ты у меня, батя, правильный, сил нет. Люблю я тебя, родной ты мой, но все-таки не трогал бы ты лучше того, чего не понимаешь. Знаю, некогда тебе было в своей жизни, нелегко тебе все давалось, время твое было такое. Голодали, сидели, воевали, строили. Ради чего? Ради будущего, ради меня. Вот я и пришел. И ты любишь меня, и ты боишься, чтобы я не наделал глупостей, не увлекся вредным для на рода абстракционизмом, за это еще и посадить могут, вот и даешь мне готовый рецепт, как жить: капитализм гниет, социализм стро ится, раз в газетах напечатано, значит, так и должно быть. И не иначе. Верь, не размышляя, не сомневаясь, легче будет жить, а ведь за легкую жизнь и боремся... Я вспомнил, что в Африке, в черной, страшной Африке, члены племени так верят своему сельскому колдуну, что если он прикажет умереть, то здоровый, крепкий воин ложится и умирает. Потому что верит очень. Не сомневается.
Мы вернулись домой.
Домой.
Так, словно и не было больницы, санатория, Наташи.
Пропало то время, кануло.
Я сидел на стуле, вперившись в экран телевизора, пока не кончились передачи.
Встал, выключил телевизор. Обернулся.
Тамара сидела на кровати и плакала. Беззвучно, тихо.
Просто катились и катились слезы из глаз.
Ушел на кухню.
Очень хотелось курить. Очень.
Постоял у открытой форточки.
Наплевать и забыть, как сказал Чапаев в кино. Мое дело - кино. Мое дело - делать кино. Говорить киноязыком о своем времени. Для этого поступить на Высшие режиссерские. Это - главное. Остальное будет как будет.
Я вернулся в комнату, разделся в темноте, залез под одеяло. Тамара отодвинулась, освобождая мне место. Я обнял ее. Она взяла мою руку и осторожно погладила ею свой живот.
Глава пятая
--===unsaved:///newpage2.htm===-
Глава пятая
Свершилось.
С высших режиссерских пришло официальное приглашение на собеседование. Это означало, что творческий конкурс я прошел, что мои сценарии чем-то приглянулись, чем-то привлекли внимание высокой комиссии. С работы ушел, сказав, что вызывают в военкомат.
Небольшой просмотровый зал: пять или шесть рядов кресел, шелково отсвечивающий прямоугольник экрана, уютный пульт с микрофоном для переводчика - в таких зальчиках, где главный хозяин - экран, проходят закрытые просмотры, здесь святая святых искусства кино. Между креслами и экраном - стол, прогнувшаяся в почтительном наклоне лампа. С той стороны стола он, с этой - я. В коридоре, в толпе таких же претендентов, мне назвали его фамилию.
Чулков.
Я видел его фильм "Весенние заботы". Серость. И он будет учить меня кинорежиссуре?
Чулков поднял голову, изучающе осмотрел меня. Как доктор больного.
Я рассмотрел его тоже. Почти совсем лысый, впалые щеки, тонкие губы, очки в массивной оправе. Такие очки придают значительность лицу.
- Расскажите о себе, - наконец попросил он.
- Родился... учился... женился...
- Какое удивительное совпадение, - усмехнулся Чулков, - и я родился, учился, женился. По образованию вы кто?
- Инженер.
- Так и работали бы инженером себе на здоровье.
Про здоровье лучше не поминать - еще узнает про туббольницу. Чахоточных в режиссеры не берут.
- Я работаю редактором в издательстве.
- В каком? - оживился Чулков.
- В отраслевом. По распределению.
- А... - неопределенно-разочарованно произнес Чулков.
Скорее всего интерес у него ко мне не пропал бы, будь я сотрудником "Искусства" или "Художественной литературы".
- И все-таки зачем вам в кино?
Дурацкий вопрос. Неужели неясно? Хочу рассказать про новогоднюю елку с военными игрушками, голод эвакуации, удар ножом в живот колобовского парня, похороны Сталина, оттепель, чистое небо, запуск первого спутника... про свое время. Только разве он поймет?
- Кино люблю с детства. Хочу поставить фильмы по сценариям, которые представил на творческий конкурс.
- Ага, - согласно кивнул головой Чулков. - Тогда все понятно.
Что ему понятно, уже раздраженно подумал я. Мне не нравился этот человек, не нравилась его картина "Весенние заботы" про колхозное село с ядреными девахами и сельскими чубатыми парубками, которые преодолевают трудности в вопросах весеннего сева и любви, распевая частушки. Когда сеять им, конечно же,подсказывает секретарь парткома, правда, предварительно посоветовавшись со стариком, народным умельцем и балагуром. Красивые полушалки, красивые полушубки, красивая полуправда.
- Возьмем для начала ваш сценарий "Немая", - Чулков действительно взял листы со стола, вгляделся в них. - О чем история? Девочку контузило во время войны, а заговорила она снова, когда влюбилась. Чисто медицински это возможно?
- Не знаю. Разве такой вымысел недопустим?.. Здесь же идея: любовь сильней войны.
- Любовь? Сильней? Войны? - скептически пожал узкими плечами Чулков. - Ну, хорошо, предположим, хотя где-то это уже было... Все было... Все эти мелодраматические терзания на фоне красивых морских пейзажей. Давайте-ка поставим вопрос по-другому. Ответьте мне: Кто она? Чем занимаются ее родители? Какая профессия у героя? Портной, космонавт, сталевар?..
