И Крупеникова - Музыкант
Звуки ужасной музыки стучались в закрытое окно, но не могли прорваться в комнату, где воцарилось кажущееся спокойствие. Текли минуты. Братья молча ждали апофеоза. И апофеоз наступил: надрывный вой сирены кареты скорой помощи обрушился на двор. Борис приблизился к окну.
- Управдомша, да? - не оглядываясь, спросил Павел.
- Похоже... - он ждал, чем закончится рейд врачей в недра подъезда. - Да, она. Сама идет, это уже хорошо. Вроде, с рукой что-то.
Стайка соседок обступила пострадавшую, закрыв Борису поле обозрения.
- А где Музыкант? - поинтересовался мальчик.
- Исчез, - брат присел напротив кресла-каталки. - Знаешь, Пашка, думаю, ты был прав от начала до конца. Этот тип материализует музыку.
- Управляет обстоятельствами посредством музыки, - поправил Павел. Невероятно...
- Зато очевидно, - сжал зубы Борис. - И все-таки бухгалтер знает этого Музыканта! Он так необычно на меня взглянул, когда я заикнулся про скрипку! Эх, найти бы повод к нему заявиться и познакомиться с его гостем!
- Если бы гость существовал, бухгалтер бы не отпирался от скрипача на своем балконе, - заметил брат. - Тем более такого заметного: в махровом халате и со скрипкой.
- В черном халате, - поправил Борис. - И почему все музыканты ходят в черном?
Вопрос прозвучал риторически, но Павел на него откликнулся:
- Черный цвет притягивает дух, который помогает музыке парить над залом и проникать в души людей чистой и безупречной. Но если у музыканта черно не одеяние, а душа...
Воскресное утро началось прекрасно. Мама, отдохнувшая и посвежевшая после хорошего сна, колдовала на кухне, пообещав сыновьям нечто "божественно вкусное". Май в этом году превзошел самого себя. Земля благоухала, и только самый черствый человек мог сидеть в такой день дома за закрытыми окнами. Легкие занавески трепетали на ветру, будто праздничные флаги, развешанные по всему дому в честь пробудившейся природы. Даже воробьи, завсегдатаи подоконников и карнизов, не боялись колыхающихся белых призраков человеческого жилища.
Павел застыл перед распахнутым балконом со скрипкой на коленях. Ни одна нота не прозвучала пока в это прелестное утро, что слегка удивило маму. Обычно мальчик играл с самого рассвета. Женщина время от времени проходила мимо гостиной и видела сына, сидевшего в своем инвалидном кресле спиной к дверям. Если бы она приблизилась к нему и заглянула в лицо, она бы испугалась. Павел походил на бойца перед судьбоносной атакой: суровый, непоколебимый, спокойный. Казалось, вся его душа затаилась в серых, обычно наивных, глазах, готовая рвануться в бой чуть только скрипка взметнется к плечу и взлетит над струнами смычок.
Борис слонялся по комнате позади брата. Он понимал, что так угнетало мальчика весь вчерашний вечер и с какими мыслями Павел проснулся нынче утром. Накануне оба позорно бежали от преступного разгула чужой скрипки, расписавшись в собственном бессилии. Вот что заставляло стонать сердце юного скрипача.
Остановившись возле фортепьяно, Борис рискнул обратиться к брату.
- Паш... Пашка. Ты что задумался?
- А?... Подожди. Чувствуешь? Оно в воздухе... Как будто, гроза собирается.
- Да ты что? Небо чистое, как...
- Нет. Гроза в звуках. Он концентрируется... Борька, следи за балконом! Выкати меня туда, выкати!
Борис схватил ручки коляски и толкнул ее к порогу.
- Музыкант!
Возглас брата отдернул взгляд Бориса от пола. Ему показалось, что на противоположном балконе из черной тени, отброшенной козырьком крыши, вылепилась фигура. Человек в черном халате.
- Он возник из ниоткуда. Борька, я так и знал! Это фантом! Дух, призрак!
Не будь Борис убежденным реалистом, он бы поверил мальчику. Но разум тут же предоставил переполошившимся чувствам логичное объяснение: резко поднятые глаза, свет и тень - все это послужило причиной видения. На самом деле человек просто-напросто вышел из сумрачной комнаты на освещенную площадку.
- Паш, уймись. Всего лишь сосед-бухгалтер и...
И тут "бухгалтер" медленно поднял скрипку, которой мгновение назад не было в его руках. Плавно вознесся смычок. И полилась музыка.
Баховская соната ля-минор. Но не вздохи влюбленных, чьи сердца трепетали в предвкушении встречи, не страдания скитальца вдали от родной земли пела странная скрипка. Соната превратилась в мученические стенания приговоренного к смерти, в которых слышалась и горечь, и сарказм, и жалость к себе, и ненависть к тем, кто оставался жить.
Оглушенный лавиной разноликих чувств, Борис не заметил, как Павел прильнул щекой к теплому дереву своего инструмента. Струны притаились в ожидании... Призывный перелив пролетел над двором и ринулся наперерез рыдающей сонате. Борис вздрогнул, когда слух его обволокла пауза - детище изумления. Она длилась всего миг, а затем исчезла в жизнерадостном престо, хлынувшем из-под пальцев Павла. Обретшие свободу ноты без устали мчались друг за другом, и не было им конца. Они кружились над домом вместе с пыльцой цветущих яблонь, раззадоривали ленивые ароматы едва распустившейся сирени и играли в пятнашки с ветром среди развешанного хозяйками белья. То звучало чудо самой весны.
Черный Музыкант, замолчавший под напором жизненной силы, вновь обрел голос. Тяжелые аккорды потекли над асфальтовыми дорожками городского двора. Фатальное одиночество и безысходность утверждало давящее адажио. Человек ничтожен, он песчинка в гигантском мире - угрюмо гудела скрипка. Извивающимися полутонами мелодия ползла вверх по октаве, и завывание воображаемого океана наполнило пространство. Жизнь швыряет человека в бушующие волны, - продолжал черный Музыкант, - бьет о глухие стены, слепленные из тысяч бездушных песчинок. И ни одна из них не двинется, чтобы позволить потерявшемуся в вихре судьбы отыскать свое место в холодной череде скал.
Подхватив образ моря и скалистого берега, смычок Павла широким взмахом вальса разогнал свинцовые тучи и открыл солнце. Повинуясь вдохновению Штрауса, песчинки, поднятые в воздух, кружили и стелились над берегом, норовя вовлечь в хоровод одинокую соплеменницу. Стань одной из нас, - взывали они, - иди в наш танец. Ты часть нас, а мы часть тебя! Иди же, освободи себя от одиночества!
Павлу показалось, что Музыкант в какой-то миг заколебался. Стремясь вырвать человека из паутины безысходности, юноша и его скрипка на крыльях Штраусовского "Очарования жизни" ринулись дальше по туннелям сознания, навстречу черному скрипачу. И... врезались в ехидный танцевальный напев.
Стань одной из нас, - передразнило ухмыляющееся стаккато, - и, как все, из "я" превратишься в "мы", такое же вульгарное, как уличный плакат! "Мы" - это масса, где тебя уже нет.
