Андрей Ракитин - Химеры Эрлирангорда (Химеры - 3) (фрагмент)
Он сощурился удивленно и недобро.
-- Это приказ? Я обязан исполнять?
-- Исполняйте.
Часам к одиннадцати по венам, вместо крови, плавал чистый кофеин. Причем исключительно контрабандный. Поскольку, как утверждали пришлые из- за Ворот, _ в Европе не растет кофе_. Сигаретный дым висел под потолком плотным синим туманом, и оттого все, что происходило под ним, казалось сном сумасшедшего. Как будто под толщей болотной воды жили и двигались чьи-то, по большей части, человеческие, тени, и их можно было разглядеть в черное оконце трясины.
Мужчина сидел, забившись в дальний угол кухни, и рассеянно наблюдал, как, подсыхая, покрывается трещинами на дне чашки кофейная гуща. Беседа вокруг шла фоном, выплескивая на поверхность островки слов и осколки жестов, общий смысл ускользал. Оставляя человеку неясное ощущение, что этот текущий мимо него разговор и есть то самое связующее звено между событиями дня и кристальной ясности эпизодом сегодняшнего вечера. Эпизод выглядел следующим образом. Человек сидел на стуле, положа руки на спинку, а голову -- на руки, рубашка, разрезанная на спине, свисала вниз клочьями. И какая-то девица сомнительных моральных устоев с ловкостью фокусника ковырялась прокаленным на газовой конфорке кухонным ножом у него в ране (Значит, и рана была?). Боли он почему-то не чувствовал.
Девица выковырнула и положила на стол, на фарфоровое блюдце, пулю. Серый кусочек свинца с глухим звоном откатился к щербатому краю, заслонив собой рисунок: перевязанный золотой лентой букетик фиалок и виньетка фирмы _Гарднер_. Прочее утонуло в тумане.
-- Вам что, плохо? -- спросила девица. Он кивнул утвердительно, и она полезла в висевший над плитой шкапчик. Долго рылась там и звенела склянками, после, шевеля губами, как древняя старуха, накапала в чашку лекарство.
-- Это что, валерьянка?
-- Самогон из королевских подвалов. -- Девица огрызнулась без всякого удовольствия и протянула ему лекарство. Но отдать не успела, так и застыла с вознесенной рукой.
... -- Мета, радость моя! -- патетически возгласил возникший на пороге кухни всадник Роханский.
-- А не пошел бы ты?..
-- Не препятствуйте детям приходить ко мне, -- с некоторой угрозой в голосе заметил Канцлер.
-- Детям -- ладно, пускай приходят. А ты катись.
-- Очевидно, дети -- это я, -- сказал Даг, выглядывая из-за хилого Канцлерского плеча. -- Так что, если верить прекрасной моне, я могу остаться. -- Он оглянулся на Всадника: -- А вы ступайте, друг мой, посидите где-нибудь. Здесь все-таки живые люди. Авось не съедят...
Мета прыснула в перекинутую на грудь косу.
-- Чего надо? -- сказал Пашка, верхом усаживаясь на единственный стул, выглядевший аристократом среди плебейских табуреток. Было между этим стулом и Пашкой что-то общее. Не в окружении, и не в количестве благородных предков. Что правда, Пашка не особенно трудился над доказыванием своего высокого происхождения. Барон, любил говаривать мессир Павел, он и в Африке барон, и кого интересует, если сегодня этому барону не на что пообедать. Главное, чтобы вокруг люди были хорошие.
-- Ну? -- повторил он, глядя на Дага в упор синими глазами.
-- Баранки гну! -- немедленно взъярился Даг. --Балаган на площади -- ваших рук дело?
Барон Эрнарский выразительно покрутил пальцем у виска.
-- Я, конечно, не люблю государыню. Не люблю и за государыню не почитаю, но в невинных людей стрелять это не повод.
-- Не повод, -- плохо понимая, куда он клонит, согласился Даг.
-- Тем более, если мы, по-твоему, такие дураки или сволочи... уж не знаю, за кого ты нас держишь...
-- За дураков.
-- Спасибо на добром слове. -- Пашка, не сходя с места, учтиво поклонился. -- Может, мы и дураки, но не настолько, чтобы не подобрать жертву королевской охоты. Нате, любуйтесь. Выключатель в коридоре.
Канцлер, до сих пор изображавший молчаливую галлюцинацию, покорно шагнул за дверь. Крохотное пространство кухни налилось желтым светом, запрыгали, бледнея, привязанные к фитилькам свечей огоньки. Ночь за окном отодвинулась.
Даг остолбенел.
У окна, задумчиво катая в щербатом блюдце сплюснутую пулю, сидел Хальк.
-- У нас проблемы, -- пользуясь Канцлерским жаргоном, сообщил Даг.
-- Это у вас проблемы, -- поправил вежливо Гай, мятежный внук генерала Сорэна, который в числе прочих обнаружился на кухне при включении электричества. -- У вас и у вашей легитимности. Так что милости просим.
Это означало -- если не в дипломатических выражениях -- посылание далеко и без удобств.
-- Милости -- это когда по-хорошему. Это когда я просил вас не соваться. А вы плевать хотели на мои просьбы.
Гай гнусно хмыкнул и заметил, что лояльность по отношению к державе -- это хорошо, но почему бы не воспользоваться моментом? Почему они должны ждать, молчать и терпеть? Если они знают, что государыня и ее государство... далее было уже нецензурно. Во многом Гай оказывался прав (кроме употребления непристойностей в дамском обществе), но сказать ему об этом было нельзя никак. Во-первых, потому что Даг находился, что называется, при исполнении, какая уж тут дружба. А во-вторых, что это за дружба такая -- толкать людей в пекло? Орденов им на шею никто не повесит...
Почему-то вспомнились глаза Яррана -- после того, как он, наконец, отыскался и встречал Дага на подъемном мосту Твиртове, чтобы сообщить, что никого уже нет. Ни Канцлера, ни государыни.
-- Передай своим приятелям, -- сказал Ярран, -- что я разнесу по кирпичику весь этот гадюшник, если только они посмеют рыпаться. А если откроют Ворота -перевешаю на фонарях. Невзирая на дружбу и прочие тонкие чувства.
-- Здесь будут войска, -- сказал Даг.
-- В квартире? -- осведомился Гай невинно.
-- И в квартире тоже. Так что если ты, Командор, не намерен сдать мне шпагу и отправиться под домашний арест, собирай людей и топай. Это я тебе говорю как частное лицо.
-- Люди! -- воззвал Гай трагически. -- Это что же получается?! Меня, Командора и прочая-прочая... носителя императорской шпаги в тридцать шестом колене... какой-то вшивый барон гонит с родной кватеры!
Народ безмолвствовал.
-- Будут стрелять, -- пообещал Даг.
-- Будут, -- подтвердил Канцлер авторитетно. -- Сам был у государыни и приказ получил. И исполнять намерен. Королевская легитимность -- дело кровавое.
Наносное веселье скатилось с Гая. Остальные давно уже не веселились, и молчание в кухне висело такое, что даже тараканам было тошно.
-- А ты что скажешь? -- Гай повернулся к Хальку. -- Ты во все это веришь?
Хальк двумя пальцами поднял с блюдца пулю.
-- На, попробуй, -- предложил он Гаю. -- Приятного мало. Несмотря на то, что Мета такая умелица.
-- Философствовать мы будем после, -- помолчав, сказал Даг. Можно было, конечно, в который раз объяснить, что он не хочет, чтобы их наивностью воспользовались другие, менее честные и чистые. Что он не хочет очередного Вторжения, что у него просто нет сил второй раз держать Ворота и переживать смерти близких людей. Все это он наверняка успел бы сказать. Но не сказал.
