Юрий Петухов - Маленькая трагедия
Кондрашев, обходя стоящих в дверях, вышел первым. Его состояние было еще хуже, чем у измученного схваткой начальника. Но он расслышал, как Михаил Максимович, тяжело отдуваясь, сказал Любочке:
- Садитесь, печатайте: с понедельника на две недели отпуск, вот этой, сами видите, и мне на подпись, сразу же! Вы что, оглохли?!
Рюмин, проходя мимо Кондрашева, стоящего в коридоре, похлопал его по плечу и поглядел в глаза - то ли с состраданием, то ли с укоризной. Последней вышла Наташа - она победно посмотрела на Кондрашева и помахала перед его носом копией подписанного приказа. Наташа была спокойна и очень довольна собой, и об этом говорило в первую очередь то, что она снизошла до посетителя, заметила его.
Все было кончено.
От подножия блистательного пика Кондрашев летел прямо вверх тормашками в бездну, в такой провал, из которого его не вытянут и десять альпинистских связок. Разум отказывался принимать все случившееся за явь. Но это все было!
Кто угодно мог советовать, говорить что угодно и сколько влезет, но сам-то Кондрашев проработал в этом мире восемнадцать лет и потому знал, что помочь ему не сможет никто, что он может рвать волосы на голове, может биться лбом в двери, стены, требовать созыва сессии Академии наук или даже внеочередного заседания Генеральной ассамблеи ООН, может писать, жаловаться, ходить, молить, попасть в психушку, в зону, на тот свет, выть, резать вены и самосжигаться в знак протеста - ничто ему не поможет, двери этой не обойти!
Рюмин затащил его, безвольного и мрачного, в курилку у лестницы. Там уже желтела нарядом своим Любочка.
- Да ладно, плюнь, живи проще... - посыпались утешения.
Они все понимали.. Но от них ничего уже не зависело.
- Так чего это вдруг? - спросил Кондрашев как-то неопределенно, пытаясь хоть немного осмыслить положение.
Рюмин нахмурился, но сказал все же, будто выдавливая:
- Да на той неделе Наташка эта, дура, от полнейшего безделья додумалась на спор бумагу одну подсунуть...
- Ага, - оживилась Любочка, чувствуя, что ее опережают, что не от нее узнают новости, - во балбесы, знают, что сам-то все подмахивает не глядя, ну и подложили в стопу, в ту, что на подпись... Ну он мне и врезал! Они ему в стол сунули потом, для хохмы, второй экземпляр! Он со страху чуть не помер прямо в кабинете, все выискивал - где первый да кто подложил!
- Ну и что там было-то? - спросил Кондрашев.
- Где, в столе? - переспросила Любочка.
- Да не в столе, в бумаге!
- А черт его знает, - проговорил Рюмин, - думаешь, эта стерва так запросто расколется?
- Он и мне-то этот второй экземляр не показывал, перед носом тряс, а почитать не дал! - сказала Любочка, вновь встревая в разговор. - Говорят, заявление по собственному, дескать, с такой формулировочкой: в связи с полнейшей некомпетентностью и продолжительными... - Любочка прикрыла рот ладошкой, - запоями прошу уволить меня по собственному желанию!
- Да нет! - резко оборвал ее Рюмин. - Все не так. Там жалоба была, вроде бы наш на верхнего своего писал, понял? Через голову, что, дескать, развалил все, аморален, ну и в таком духе...
Любочка замахала руками:
- Да что ты, это ж ему сразу - крышка! Ведь это ж не анонимка, не-е, навряд ли бы посмели! - Она даже прижала руку к груди.
- То-то и дело, что крышка!
Кондрашев ничего не понимал.
- Короче, чего-то там подмахнул на свою шею, - заключил Рюмин, - вслепую! Но ты молчок только, лады?
- Лады, - вяло согласился Кондрашев.
- А эту дуру, - начал было Рюмин, - мы еще...
- Сам дурак старый! - выкрикнула ему в ухо неизвестно откуда появившаяся Наташа. Она была уже одета, шла к лестнице. - Чего валить-то, кто подсовывал-то?! Я сама про эту хохму только позавчера услыхала, а бумагу у корзинки Любкиной нашла, вот так!
- Ну и что там было, Наташенька? - заюлила Любочка.
Наташа на долю секунды задумалась, даже посерьезнела. А потом резко бросила в лицо Рюмину с усмешечкой ядовитой:
- А то, чтоб Наталье Петровне отпуск дали на две недельки, а вам чтоб киснуть тут, в стекляшечке, ясно?!
Она громко рассмеялась и, оттеснив Кондрашева плечом, побежала к лестнице.
Минуты две все смотрели ей вслед.
Потом Рюмин сказал:
- Да ладно, через месячишко придешь, шеф отходчивый, все забудет! Сейчас-то и мне ему на глаза неловко показываться.
Кондрашев знал, что "шеф" отнюдь не отходчивый, наоборот, на редкость злопамятный и подозрительный. Но ему не оставалось ничего иного. Надо было идти в кабинет.
Когда он распахнул дверь, Михаил Максимович сидел в кресле, блаженно улыбаясь, поглаживая прижатый к груди мятый листок бумаги. Заметив вошедшего, он испуганно дернулся, сунул листок во внутренний карман пиджака.
- Опять вы?! - спросил холодно.
Кондрашев не успел и рта раскрыть.
- Не сидится на своем рабочем месте?! - Голос Михаила Максимовича приобрел какой-то злобный оттенок, глаза сузились. - Ничего, я поговорю с вашим начальством, чтобы подтянули дисциплину, ишь разболтались! Выйдите отсюда!
- Михаил Максимович, у меня важнейшее...
- Вы меня не поняли, милейший? - На полном лице появилась спокойная, даже умиротворенная улыбка, хотя голос продолжал дрожать. - Идите, идите! И старайтесь не попадаться мне на глаза! Ну, в чем дело, провожатые нужны?!
Кондрашев в полнейшем помрачении стоял столбом, прижимая к бокам портфель и рулоны.
- Та-ак-с, понятненько, - выдавил Михаил Максимович. Он заметно нервничал, видимо, прокручивая в мозгу самые неожиданные варианты, предполагая, что от него чего-то требуют за молчание. - Поня-атненько! Говори, чего хочешь, что надо? заключил он довольнотаки фамильярно - не раскланиваться же перед очередным шантажистом.
Кондрашев ожил, вновь сверкнула перед его мысленным взором вершина. Пахнуло в лицо горними ветрами. Забрезжило сказочное сияние.
- У меня очень серьезная работа, открытие, Михаил Максимович, двенадцать лет...
Начальник недовольно поморщился, отмахнулся. Он давно не верил ни в какие "открытия". А вот прикрыть могли вполне, запросто.
- Только голову мне не морочь. Слушай, на место этой стервы хочешь, сюда к нам?
Такого поворота Кондрашев не ожидал. Не затем пришел. Хотя предложение было очень заманчивое. Но, с другой стороны, эта самая Наташа ему жизни не даст, только лишь попробуй он...
- Да, верно мыслишь, - прочитал его думы Михаил Максимович, - она нас обоих сожрет, падла. А тебя так и без подливки проглотит, опомниться не успеешь. - Он призадумался, сжав рукой синюшный подбородок. - Может, этого, спеца моего главного... как, потянешь на его должности?
Кондрашев чувствовал, что начальник не в себе. Что это он ни с того ни с сего разоткровенничался вдруг? Не к добру это. Никогда он не простит того, что есть на свете такой вот свидетель. А про обещания забудет.
