Тимур Литовченко - Сила Кундалини
О чуде говорили долго и с удовольствием. Мария просто и откровенно умилялась славой своего Мужа и Его силой, возраставшей с каждым днем. Апостолы же просмаковали каждую деталь самовоспламенения бумаги, а затем со знанием дела принялись обсуждать, какие напасти свалятся на грешные головы главного редактора, его заместителя и автора ненавистной статейки, а также в какой срок "прикроют" всю газету. Говорят, один из младших преданных по заданию Учителя ходил в редакцию и выяснил, что с позавчерашнего дня главному редактору сильно не здоровится, а у корреспондента что-то случилось дома...
И в этот самый момент в кухню вошел пятилетний Витя, сын Христа Николая и Марии.
2
Вообще-то Вите запретили выходить из своей комнаты без разрешения взрослых, только очень уж хотелось после вчерашнего наказания. Мальчика и в обычные дни не особенно баловали обилием пищи, строго следя за тем, чтобы он не приучался впадать в грех чревоугодия. А Шри Вельбесана к тому же частенько повторял йоговскую пословицу: "Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу". Пословица была до невозможности глупая, ибо выходило, что смертельными врагами Вити были папа, мама и Шри Вельбесана собственной персоной, поскольку вчера они втроем съели и его завтрак, и обед, и ужин.
Но ведь наказывали его накануне. Вдруг сегодня мама смилостивится и отрежет ему хоть кусочек хлеба до завтрака, если хорошенько попросить?!
- Ма-ам, дай хлеба, - как можно жалобнее сказал мальчик и совсем уже убитым голосом добавил: - Ну пожалуйста...
Однако по строго поджатым губам и сдвинутым к переносице реденьким белесым бровям матери было ясно, что никакого хлеба до завтрака Витя не получит. Более того, на поверку положение мальчика оказалось еще хуже, поскольку угрожающе прошептав:
- Тебе было велено: не смей выходить из своей комнаты, гаденыш, - Мария пригрозила: - Вот скажу отцу, лишит он тебя завтрака и сегодня. А может и обеда.
Витя испугался очень сильно. Как так? Значит, и сегодня он поест только вечером? А вдруг ему и поужинать не дадут за какую-нибудь провинность! Или просто потому, что "ужин отдай врагу"...
А вдруг его вообще перестанут кормить?! Раз Шри Вельбесана сказал "отдай врагу", раз он съест Витину порцию вместе с папой и мамой... значит, они действительно не хотят кормить мальчика! Они хотят, чтобы он не кушал и был голодным все время!! Они хотят...
Но слишком еще мал был ребенок, чтобы абстрактно думать о смерти как о результате длительной голодовки. Слишком много нерастраченных жизненных сил таил пока его организм. Просто Витя почувствовал, что если вчера, сегодня, завтра и так далее ничего не кушать, может случиться... нечто пугающе нехорошее и непоправимое. И вот это самое ощущение пугающей непоправимости, ощущение ледяной бездны без единого живого огонька, не раздражающей ни единого нервного окончания во всем организме, не дающей измученному одиночеством мозгу совершенно никакой духовной пищи (как не было сейчас пищи материальной в желудке) - так вот, именно это страшное во всей своей загадочной неизведанности ощущение удушающим комком подкатило к маленькому горлышку, заставило беззвучно раскрыться маленький ротик, а из маленьких глазенок выдавило несколько крошечных слезинок.
- Да-да, и нечего мне тут кукситься, - пренебрежительно морщась продолжала Мария. - Не старайся, не разжалобишь.
Ах, к чему оскорблять чистую детскую душу несправедливыми подозрениями?! К чему возводить напраслину на крошечного человечка, беззащитного перед царящей в этом подвале без окон волей взрослых?!
Но Витя не смог бы возмутиться против явной несправедливости материнских упреков в такой форме. Единственное, на что он оказался способен - захныкать еще сильнее и громче (отнюдь не из притворства, а от явной обиды да еще потому, что есть на кухне захотелось пуще прежнего).
- Цыц, окаянный! - строго прикрикнула Мария, но испугавшись силы собственного восклицания смущенно и боязливо оглянулась на дверь (как бы оттуда не вырвалось и не обрушилось на ее грешную голову несчастье более ужасное, чем пятилетний сынишка - Праведный Гнев Господа Христа Николая) и теперь уже полушепотом добавила: - Тихо ты, папа сейчас поговорит с Учителем и будет медитировать ради счастья всех людей на земле, которые жили, живы и будут жить в этом мире, а ты, паразита кусок, ему мешать надумался.
Витя продолжал плакать. Мария сердилась, опасаясь, как бы его всхлипывания не нарушили душевное равновесие Николая, вместе со Шри Вельбесаной готовящегося к ответственейшему делу. К делу всей своей святой жизни...
- Да уж, замолчи, коли мать велит, - апостол Дионисий наконец счел необходимым вмешаться в эту чисто семейно-педагогическую сцену. - Мать слушаться надо, иначе тебя Христос покарает. Тем более что ты не бандит с большой дороги, а сын Христа в самом прямом и очевидном смысле. И должен быть примером для иных прочих. Достойным должен быть. Вот так.
Эта дурацкая речь привела в полный восторг одну лишь Марию, которой крайне льстила полная поддержка со стороны такой выдающейся личности как апостол Самой Правильной во Вселенной Церкви. Гераклий же презрительно поджал губы и отвернулся к стене. Нет, надо же быть таким идиотом! Невооруженным глазом видно, что эта презренная служанка Христа, эта его... домашняя скотина (да-да, нечего стесняться в выражениях, тем более мысленно! и тем более когда необходимо расставить все точки над "i") ко всему еще порядочная растяпа! Вот, пожалуйста: встала разинув рот, руки в боки, зенками лупает вместо того чтобы немедленно заткнуть пасть малолетнему недоноску. И что же? Кретин Дионисий не только не указывает Марии на нерасторопность, но и пытается поддержать ее дутый авторитет в глазах карапуза! На ближайшей Тайной Вечере следует шепнуть на ушко Господу пару "теплых" словечек в адрес этого, если можно так выразиться, апостола. А заодно поднять перед всем Братством вопрос о замене Марии другой женой, более сметливой и расторопной. Раз Николай есть Истинный Христос, может же Он как Единственный Истинный развести Самого Себя с дурой-супругой...
А Витя поддернул штанишки, храбро шмыгнул носом, размазал по подбородку сопли вместе со слезами и не переставая время от времени шмыгать и всхлипывать (последнее он делал по инерции) уставился на самодовольного Дионисия. Никогда не любил он этого толстошеего розовощекого дядьку, который вечно поучал его с самым пренебрежительным видом. Кроме того, дядька этот наверняка сыт, вон какая у него ряха упитанная, да и брюхо из штанов так и выпирает, кажется, чуть кашлянет или чихнет - поотлетают пуговицы и ниже пояса, и выше...
- Ты, дядь, сытый небось, ты жрать не хочешь. Тебя и вчера кормили, и сегодня покормят, тебе хорошо, - обида в Витином голосе постепенно сменялась чем-то похожим на злость, он даже всхлипывать перестал, казалось, еще минута, и... Но не дав малышу договорить мать подскочила к нему, схватила одной рукой под подбородок, другой зажала рот и твердо пообещала:
