Станислав Янчишин - Ты будешь жить!
Звонко шлепая по воде, перепрыгивая через обломки выброшенных деревьев, то и дело, ногами зарываясь в мокрый песок, Дар понесся в сторону бухточки.
Две девочки, лет восьми-девяти, стояли по пояс в воде и, обратив лица на север, в сторону далекого берега, испуганно кричали: «Мас! Мас! Вернись, Мас!..» Дар пригляделся и, только теперь, заметил в метрах пятистах от берега темную точку. «Точка» то и дело взмахивала руками. Судя по тому, что гребки были редкими, неровными и, какими-то, замедленными, пловец явно не рассчитал свои силы и уже очень устал.
— Что случилось? — девчушки, вздрогнув от звука чужого голоса, разом обернулись. Они были совершенно разные — смугленькая черноволосая, с ворохом длинных тонких косичек и рыженькая, курносая, на пол лица открывшая огромные голубые глаза. При всем внешнем несходстве, девочек объединяла, делала похожей одна деталь — взгляд. У обеих он был беспомощным, даже, испуганным. За несколько секунд невнятного лепетания и всхлипываний Дар выяснил, что Мас, так звали парнишку, решил, по примеру старшего товарища, переплыть Днепр.
«Он же меня предупреждал!!!» — как молотом ударила Дара страшная мысль. В глазах потемнело от осознания произошедшего, и мальчик бросился туда, где сейчас бессильно барахтался, спровоцированный его затеей малыш. Проклятое мелководье замедляло бег, и Дар с размаху шлепнулся в воду, кокда та еще доходила ему до пояса.
Он яростно греб, стараясь не потерять направления, не промахнуться. Одно слово билось в мозгу — успеть! Оставалось уже совсем немного, когда курчавая голова в последний раз показалась над зеркально неподвижной гладью реки. Дар вдохнул побольше воздуха и нырнул, благо, вода была совершенно прозрачной, незамутненной. Маленький темнокожий человечек уходил ко дну, испуганно тараща глазки. Одно движение — рука сама хватает его за волосы, а в нее тут же вцепляются ручки «акванавта».
Вот, наконец, и поверхность. Только не подпускать его к своей шее. «Да, что ж ты делаешь, дурачок! Утонем ведь!..»
Только когда совершенно обессилевший Дар почувствовал ногами дно, он огляделся. Течение унесло их не меньше чем на километр. Здесь полоска песчаных пляжей прерывалась, и дно устилали, опасно скользкие, вылизанные волнами, поросшие водорослями, гранитные валуны. Сердце бешено прыгало, тело охватывала непривычная слабость. Осторожно переступая, Дар подобрался к подводной скале, верхушка которой не доходила до поверхности всего несколько сантиметров, и «прикрепил» к ней полуживого мальчугана. Дьявольское переплетение подводных камней делало этот участок берега опасным.
«Не переломать бы ноги!» И, будто в ответ, горизонт, вдруг, резко рванулся вниз, обнажая нежно голубое небо, с легкими барашками облачков. Горизонт, поднырнув, нанес внезапный сокрушительный удар в затылок, затмивший сознание. Небо подернулось дымкой, стало уменьшаться, отдаляясь, а потом его и вовсе затянуло пленкой, по которой плавали какие-то пузыри. И где-то очень-очень далеко слышался крик спасенного малыша…
3
Сквозь густую пелену усталости, сквозь боль, до него доносились слова. Непонятные…
Почему так неприятно пахнет? Он летит?.. Нет, уже не летит. Лежит… на влажном песке… Да, что же это за запах такой!
Глаза медленно открываются. Боль перебралась к самым векам и яростно давит на них, пытаясь закрыть.
Лицо. Широкое лицо с черной бородой, слегка раскосые глаза. Человек сильно давит руками на грудь. Зачем? О-о-о! Вода выливается изо рта и воздух, яростно прорывая барьеры, врывается в легкие, начиная свою целительную работу.
Вокруг толпятся люди. Нелепо одетые, пахнущие кожей, нефтью, потом, луком, странным дымом, сивушными маслами… Непонятные люди! Мало симпатичные, на первый взгляд, большинство — с нездоровыми зубами, заскорузлыми пальцами, обветренными лицами. Но эти лица светятся добротой, участием. Они улыбаются, видя, что мальчик приходит в себя. Они говорят что-то ободряющее. Значение слов ускользает от сознания, но смысл вполне ясен. Добродушие не нуждается в переводе. И все же, что именно они говорят? Слова — такие знакомые. Голова кружится…
Сильные руки подхватывают, несут куда-то… Какой странный механизм! Вот откуда взялся нефтяной запах у этих людей — от механизма. Как же он трясется, вибрирует, шумит! Больно, больно голове! Как больно…
…Тишина. Белый-белый потолок. Где-то вверху носится муха. Лежать хорошо. Очень хорошо, потому, что нет боли, но если пошевелиться, она, коварно притаившаяся, может снова наброситься, ударить! Нет, надо лежать тихо-тихо, дремать в этой ватной паутине и, тогда она может уйти совсем… тихо-тихо…
Снова голоса, знакомые, понятные.
— Слушай, доктор, ты меня не тревожь! Я тебе ясно, по-русски, говорю, а ты заладил — амезия, амезия! Говори просто — это не заразно?
Маленький испуганный человечек в завязанном на спине белом халате поправляет редкие волосы. Он напускает на себя важный вид, чтобы ничем не выдать своего страха (интересно, чего именно он боится?).
— Амнезия, разумеется, не заразна. Но последствия контузии на неокрепший детский организм…
— Во-во! Неокрепший! Меня самого еще в шестнадцатом контузило — такая гадость! — Бородач все время скрипит кожей, в которую облачен. — А мальчонке поправляться надо. Да, он на ваших больничных харчах загнется! Точка, решено! Беру его к себе во 2-ю роту, и паек обеспечим!
Врач пытается вяло протестовать, но сильные руки просто отодвигают его в сторону.
— Ничего, ничего, папаша! А если что, так и говори — забрал Леша-Борода, лучший водитель Автобазы 6-й Армии. И не боись, папаша, в Красной Армии парень не пропадет!
Бородач подходит к кровати, мягко покачиваясь на ходу и улыбаясь во все лицо.
— Ну, найденыш, как звать-то тебя?
— Иван… — губы сами выдыхают это слово, оно что-то значит, очень важное…
— Иван. Ваня, значит. Отлично! А фамилия как?
«Фамилия», что такое — «фамилия»? Непонятное, утомительное слово.
В разговор вновь вступает доктор. Он оттягивает плечистого гостя за локоть и тихо принимается что-то втолковывать. Слышны отдельные слова: «…еще очень слаб… трудно определить… нет, не немецкий и не французский… возможно — следствие бредовой галлюцинации… я против… безответственно…» Затем человек в кожаной одежде решительно отстраняет доктора и подхватывает Ивана, легко, как пушинку.
Порыв ветра, неожиданный, свирепый. Он будто пробуждает от сонной, затхлой тишины лазарета.
«Борода» бережно усаживает мальчика рядом с собой. Машина урчит, трогается, выпуская облака ядовитого дыма. Мелко трясется по неровной, с выбоинами брусчатке.
