Виталий Забирко - Все пули мимо
Короче, прошёлся я по рынку, поглядел. Взял у бабки с прилавка пачку "кэмэла" - старая перечница расцвела кислой улыбкой, что осот, - отошёл, закурил. И только я как следует затянулся второй затяжкой (первую никогда в лёгкие не пускаю - говорят, газ зажигалочный оченно вреден), как меня кто-то аккуратненько так под локоток берёт.
Резких движений не делаю - знаю, чревато, да и не с моей реакцией - и медленно поворачиваю голову. Вижу, стоит передо мной амбал, раза в два шире и на голову выше меня, и ухмыляется. Хорошо, я его сразу признал, а то и обделаться можно. Зовут как, правда, не знаю, но из громил Бонзы, чьих рук дело - крутые разборки. От сердца отлегло, а в штанах, чувствую, мокро. Ну и шуточки у него... Точно так же начиналось, когда Бонза нас под себя подминал.
- Ну? - спрашиваю я.
- Не ну, а здравствуй, - спокойно говорит он, а глаза у него такие равнодушные, будто разговаривает с пустым местом. - Отгул у тебя сегодня, продолжает он. - Так что топай, а я подежурю.
- Это ещё в честь чего? - осторожненько на всякий случай возмущаюсь я. - Ты надо мной не семёрка, чтобы здесь командовать.
Что-то в зрачках у него мигнуло, словно он наконец заметил меня.
- Канай отсюда, рыба сорная, - тихо так, ласково говорит он сквозь зубы. - Ты нам сейчас только обузой будешь.
"Рыба сорная" - это он так над моей фамилией пошутил. Ещё по-божески. Бывало, мальком селёдочным, хамсой, а то и сельдявкой обзывали.
- Не, - говорю, - у тебя своё начальство, у меня своё. Мы так не договаривались.
И достаю сотовый телефон. Но он меня и не слышит и не видит. Разворачивается и неторопливо так это, по-хозяйски, идёт между рядами. Что линкор в неспокойном море, оставляя за собой широкую, пустую полосу.
Я набираю номер Хари.
- Да? - слышу его голос.
- Это Пескарь, - говорю в трубку.
- И что тебе?
- Да тут мне сменщик пришёл...
- Ну так и что?
- А мне что делать?
- А он тебе что сказал?
- Чтобы я линял отсюда. Но я ведь, сам понимаешь, без твоего разрешения не могу... - мямлю я, бросая ему наживку. Как банан.
- А-а! - голос Хари теплеет. Выше семёрки у Бонзы он не котируется, поэтому подобное обращение ему что бальзам. - Разрешаю, - милостиво снисходит он.
- А завтра?
- Что - завтра?
- Завтра сюда выходить?
Несколько секунд Харя молчит, видно, и сам не знает.
- Завтра я тебе позвоню, - тусклым голосом бурчит он и отключается.
Вот, значит, как, думаю, а сам побыстрее делаю ноги с рынка, на ходу пряча в карман мобильник. По всем раскладкам выходит, что Бонзу условия слияния не устроили. Придётся кое-кому сегодня полированные сюртуки примерять... Хотя на рынке с виду вроде всё спокойно. Знаю я это спокойствие. Вон - ни одного омоновца, что ветром сдуло. Народная примета: нет ОМОНа, значит, жди автоматных очередей и пяток трупов.
Ну, в общем, с рынка я смотался, а дальше пошёл не спеша. Даже если там именно сейчас начнётся разборка, возвращаться я туда не собирался. У каждого своя работа.
Направляюсь я, значит, к стоянке, где оставил свою "вольву", и спускаюсь в подземный переход. Вот уж где отбросов постперестроечных! Бомжи, калеки, беспризорники, и все - с протянутой рукой. Попробовал бы кто-нибудь из них на "диком" Западе так постоять - мигом бы в кутузку замели. А у нас нет. Их же там ещё кормить надо! Месяца три назад, слышал, повыписывали всех пациентов из сумасшедшего дома по той же причине. Наверняка кто-либо из них здесь сейчас промышляет. Хорошо если тихий, а не буйный...
Тут я его и увидел. Горбатенького пацана в куцем пальтишке со сморщенным, как печёное яблоко, личиком. А может, и не пацана, а карлика. Хотя у карликов, насколько знаю, головы большие, а у этого уродца пацанячья. Вчера он меня поразил. Стоял я, значит, на рынке, курил, и тут увидел, как он торговку пирожками потрошил. Что твой Кашпировский. Экстрасенс. Уставился он на торговку, а она перед ним мельтешит, что половой в кабаке перед барином. И то ему предлагает, и сё, и сюсюкает, а сама глаз оторвать от него не может, словно приворожил он её, как в сказке. Цирк, одним словом. Порадовался я тогда за пацана, посмеялся, а уже дома подумал, что неплохо бы его к делу приспособить. Правда, к какому так и не докумекал.
Но тут гляжу - милостыню просит. И голосок у него жалостный такой, и глазки такие же... Э, нет, думаю, видно, не настолько ты крутой сенс, если вчера своё умение употребил, а сегодня как простой смертный попрошайничаешь. И уже прошёл было мимо, как вижу, подходит к мальцу Верзила и начинает у него карманы выворачивать. Этого Верзилу знает, наверное, весь район. Гнусный тип, и гнусным делом занимается. Нищих обирает.
Я приостановился, достал сигареты и, делая вид, что прикуриваю, стал наблюдать.
Малец мой и не думает сопротивляться. Поскуливает так это беспомощно, что щенок:
- Не надо... Ты ведь у меня вчера всё забрал...
Но Верзиле такое нытьё только нравится.
- Ну и что? - ухмыляется. - Я и завтра к тебе приду.
Похоже, мальца это "завтра" приводит в чувство.
- Помру ведь... - тоненько хнычет он, но вижу, глаза его из жалостных вдруг становятся пустыми и холодными, как вчера на рынке.
- А плевать мне! - регочет Верзила. - Вас, нищету да убогость, надо уничтожать как социальную заразу.
И тут малец преображается.
- Не придёшь! - фальцетом выкрикивает он и впивается в Верзилу страшным взглядом. Его глаза вдруг становятся круглыми, огромными, и мне даже чудится, что из них молнии метнулись.
Ну, сейчас будет комедия, думаю, вспоминая вчерашний инцидент с торговкой пирожками. На коленях, Верзила, ползать будешь перед мальцом и, умильно сюсюкая, деньги совать! В предвкушении представления я уже открыто наблюдаю за ними.
Но ничего подобного вчерашнему не происходит. Не действует на Верзилу магия мальца.
- Чего?! - угрожающе цедит он и заносит руку для оплеухи.
Вот тут-то всё и случается. Я вначале и не понял что, да и Верзила, похоже, тоже. Рукав его куртки на занесённой руке вдруг распадается на составные части и падает на землю. Верзила вздрагивает как от наваждения, и тогда вся одежда начинает осыпаться с него лохмотьями. Такое впечатление, будто в ней вдруг исчезли все шовные нитки.
- Это... как?!.. - недоумённо вопрошает в пустоту Верзила, стоя голышом посреди подземного перехода.
Я прыскаю, и мой смех, как по команде, подхватывает вся нищета.
Верзила ошарашено оглядывается - ему уже не до мальца, - хватает большой кусок куртки и, прикрывая им срам, пытается бежать. Однако оказывается, что и ботинки разлезлись по швам, и он, сделав несколько шагов босиком, возвращается. Увидев, что осталось от ботинок, матерится - что вызывает в переходе взрыв прямо-таки гомерического хохота - и теперь уже во все лопатки улепётывает.
