Бертрам Чандлер - Непросохшая краска
Риццио присоединился к разговору.
— Здесь не о чем беспокоиться, — заявил он. — Мои пушки со мной, а в Приграничье они стреляют так же хорошо, как и на Земле.
— Но вы беспокоитесь, — заметила она с приводящей в замешательство прямотой. — Вы оба. Приграничье вас пугает. Из ваших мыслей я получаю впечатление о крае тьмы и о том, что вы боитесь упасть с этого края.
— Никто еще не падал, — заметил я.
— Когда-то должен быть и первый раз, — весело заявил Риццио.
Вскоре мы уже снижались в более плотные слои атмосферы — желтая пустыня, белые строения и серебряные звездные корабли. За несколько секунд серебряные корабли из игрушек превратились в огромные, пронзающие небо шпили, высоко нависающие над нашим самолетом, когда он коснулся земли. Высоко на одной из металлических башен на выдвижном гафеле трепетал квадрат бело-голубого флага — «Синий Питер». На элегантном борту распростерся крылатый дракон, сверкая золотым и алым цветом. Грузовые порты, как я заметил, были закрыты, и только тонкая струйка товаров и багажа текла в огромный трюм по единственному еще работающему конвейеру.
Это, стало быть, и есть «Альфа Дракона». Этот корабль провезет нас две трети расстояния до Туле.
***
Мы высадились в порте Катерик на Мергенвайлере и неделю ждали «Дельту Близнецов». Риццио каждый день уходил в лес (Мергенвайлер — это мир джунглей) со своими драгоценными пистолетами и занимался тем, что он считал ценной практикой с местной фауной; особенно его занимали крики — шестиногие ящерицы, славящиеся своей скоростью и верткостью. А поскольку они также известны тем, что хищнически уничтожают ввозимую колонистами живность, то Риццио стал очень популярен. Сара большую часть времени проводила в космопорту в офисе Псионного радио. Иногда я ходил с Риццио, иногда присоединялся к Саре. Но поскольку я не стрелок и не телепат, я ничуть не огорчился, когда «Драные Близнецы», как любовно называли этот корабль, приземлился из облачного неба на бетон летного поля.
«Драные Близнецы» отвезли нас на Уэверли, где мы с удовольствием любовались церемониями и обрядами этого достаточно абсурдного маленького автономного якобейского королевства. С Уэверли мы на «Флоре Макдональд» перебрались на Эльсинор — одну из планет так называемого Шекспировского сектора, а с Эльсинора «Затерянный Горизонт» отвез нас на Туле.
Мы уже были в Приграничье, и все мы это сознавали. Время года для Туле было неудачным — пустое ночное небо без единого признака тусклых и невероятно далеких туманностей, представляющих собой островки вселенных. Это было время года, когда по ночам никто не выходил на улицу, а те, кто выходил, смотрели себе под ноги и никогда не поднимали глаза на покинутые небеса. Это было такое время года, когда снова утверждал себя первобытный страх человека перед тьмой, когда боязнь черной бездны становилась чуть ли не осязаемой.
Это действовало на Риццио, это действовало на меня, но тяжелее всего приходилось Саре.
— Эта пустота подавляет, — говорила она. — Может ли пустота давить, Джим? Не самая ли это большая ерунда из всего, что ты изучал по физике? Но эта пустота давит — или, может быть, можно сказать, что наша расширяющаяся Галактика давит на нее… Дело в страхе. Каждый человек в той или иной степени телепат, и страх нарастает. Эти миры Приграничья — не более чем огромные псионные усилители, гораздо более мощные, чем те несчастные собачьи мозги, которые мы используем на кораблях и береговых станциях.
Я притянул ее к себе и крепко обнял. Мы были сами по себе в моей комнате в отеле «Римрок» — Риццио обнаружил тир и снимал свое напряжение грохочущими очередями. Я крепко ее обнял, и это был первый раз, когда я прикоснулся к ней за все это долгое путешествие от Земли. Ее близость меня успокаивала. Хотелось бы думать, что и мои объятия действовали на нее так же.
— Это немного помогает, — сказала Сара, — но только немного. Страх все равно никуда не девается — страх и одиночество.
— Ты уверена, что хочешь пройти через все это? — спросил я. — Мы с Луиджи могли бы продолжить сами — в конце концов, мы офицеры исследовательской службы и выполняем приказ. А ты нет. «Сандоунер» завтра отлетает на Новую Каледонию и мог бы провезти тебя на значительную часть расстояния до Земли.
Она резко высвободилась из моих объятий:
— За кого ты меня принимаешь? — требовательно спросила она. — Вы с Луиджи, может быть, и офицеры исследовательской службы, а я выпускница института Райна — и ни один из нас никогда не бежал от неведомого.
— Я рад, что ты остаешься с нами, — сказал я. — Но мне бы хотелось, чтобы ты уехала.
— Почему это ты рад? Тебе надо, чтобы эти твои исследования продвигались с моей помощью?
— Нет. По личным причинам. И то же самое относится к моему желанию, чтобы ты улетела отсюда и перебралась бы в какое-нибудь безопасное место.
— Я бы соврала, — заявила Сара, — если бы сказала, что это меня очень удивило. Ты не очень хороший передатчик, но достаточно хороший на близком расстоянии. Очень жаль, дорогуша, что ты не можешь воспринимать то, что думаю я…
— Ты можешь мне сказать, — сказал я, снова обнимая ее.
И она говорила, но потом вернулся Риццио, так что продолжение всего того, что она хотела сказать, пришлось отложить до следующего раза.
***
От Туле до Кинсолвинга добраться было непросто. Миры Приграничья зависят от перевозок, но в самом Приграничье движение очень слабое. Правитель Туле обещал нам всяческую помощь, — но почти никакой помощи он не мог нам оказать. Честно говоря, меня это не очень волновало. Я был с Сарой, и мы знали, что мы чувствуем по отношению друг к другу, и я был бы рад ждать транспорта еще десять лет, если потребуется. К сожалению, Сара не разделяла мои чувства — относительно транспорта, имеется в виду. Она была женщиной на задании, и никогда не смогла бы почувствовать себя счастливой, пока задание не выполнено. На ней все это отражалось гораздо хуже, разумеется. Она была телепатом. Я ощущал только неясное беспокойство, но она постоянно осознавала этот всепроникающий страх перед тьмой. Этот ее страх был к тому же и опасен, особенно по ночам, когда в полусне она подсознательно пользовалась своей способностью зажигать огонь, чтобы рассеять тьму. У меня вошло в привычку проверять, чтобы в ее комнате не было абсолютно ничего горючего, перед тем, как я покидал ее каждую ночь.
Риццио тоже становился нетерпеливым.
— Я протащил свои пушки больше, чем через полгалактики, — бурчал он. — И хотелось бы пострелять не только по бумажным мишеням.
