Олег Азарьев - Картина
Сириск обзвонил морги столицы и Гедеона, но Руф туда не попадал. В больницах он тоже не числился. Сириск был в полной растерянности. Что делать дальше, он не знал.
За эти несколько дней Сириск впервые прочувствовал, что за мерзопакостнейшая вещь – неведение.
На пятый день Руф объявился сам. Без всякого предварительного звонка он поднялся к Сириску в квартиру и вошел в гостиную, где Сириск раскладывал пасьянс, – таким образом он пытался отвлечься от дурных мыслей.
– Здравствуй, – глухо сказал Руф. У него был голос человека безмерно уставшего, обессиленного и ко всему безразличного. Он без приглашения сел, расслабился – расплылся в кресле и хмуро посмотрел из-под набрякших век на Сириска. За время короткого отсутствия Руф похудел, осунулся, побледнел и даже, как показалось Сириску, постарел, – резче обозначились морщины, под глазами набрякли серые мешки.
При появлении Руфа Сириск опешил было, но быстро взял себя в руки.
Руф сидел в кресле и безмолвствовал. Сириск не ответил на его приветствие, немного выждал и первым нарушил молчание.
– Ну? – неприязненно вымолвил он. – В чем дело? Пьянствовал, что ли? Деньги пропил? Или очередная шлюха стащила?
Руф отрицательно помотал головой.
– Хм. Тогда где картина? – вкрадчиво поинтересовался Сириск.
– В музее.
Сириск шлепнул себя по колену.
– Чудесно!.. Почему? – подался он вперед. – И, главное, что ты делал все это время? Где тебя Дьявол таскал?
– Я был в Гедеоне, в музее. В субботу вечером я вынес картину из музея, а в воскресенье под утро, пока не обнаружили пропажу, вернул ее на место. – Руф говорил монотонно, безразличным голосом. При этом он внимательно разглядывал свои ладони, тер их пальцами, словно они были чем-то испачканы.
– Да? Очень интересно. – Сириск откинулся в кресле, с сарказмом поинтересовался: – С каких это пор ты обнаружил в себе такое благородство? Ты получил наследство, и тебе больше не нужны деньги? Или тебе стало до слез жаль посетителей музея, которые не смогут наслаждаться картиной?
– Нет, – коротко отозвался Руф.
Сириск на секунду задумался, потом как можно дружелюбней сказал:
– Ладно, не сердись. Я тут за тебя волновался. Слушай, старина, я полностью полагаюсь на тебя. Что, картина оказалась ерундовой? Не стоило рисковать?
– Картина великолепна… – флегматично сообщил Руф.
– Тогда в чем дело! – взорвался Сириск, и губы его свело в злой гримасе. – Какого беса!..
– Я не могу больше, – тихо промолвил Руф. – Не могу. Лучше подыхать с голоду… Не могу, – повторил он и вдруг заговорил торопливо, сбивчиво, срываясь на крик: – Картина прекрасна, потрясающа. Но я не могу… Я вдруг отчетливо понял,.. Какая гнусность!.. Понимаешь, Сириск, всю жизнь заниматься гнусностью и считать это в порядке вещей!.. И вдруг понять… Это ужасно. – Он смолк на секунду и потом тихо добавил: – Какие же мы мерзавцы…
– А раньше ты этого не знал? – насмешливо изрек Сириск.
– Знал, но не чувствовал так… Будто душа была оштукатурена, и вдруг штукатурка осыпалась. – Руф замолчал, обмяк и опустил голову, словно кающийся грешник.
Сириск поднялся, достал из бара бутылку коньяка двенадцатилетней выдержки, два пузатых коньячных фужера, поставил один перед Руфом, налил ему на два пальца, немного плеснул себе и сказал:
– Хватит обгаживать себя и меня! Выпей лучше! Когда успокоишься, расскажешь, что на тебя накатило.
Руф посмотрел на коньяк в фужере, и губы его передернулись.
– Спасибо, дружище Сириск, но я больше не пью. Бросил.
– Вот как?
Для Руфа это было подвигом, и Сириск понял наконец, какая сильная встряска произошла с ним. Сириск залпом проглотил свой коньяк, поставил фужер на стол и снова сел напротив Руфа:
– И все-таки, что на тебя так подействовало?
Руф нахмурился. Помолчал, шевеля губами, потом вздохнул и развел руки.
– Я не могу объяснить этого. Я бы очень хотел, но не могу. Может, образования не хватает, а может, просто мозги пропил… Поезжай туда сам. Тогда, наверное, поймешь…
Сириск задумчиво подвигал пустым фужером по столу, долго сосредоточенно собирал со стола карты в колоду, потом подравнял их и проникновенно произнес:
– Мне очень жаль терять старого друга. – Он поднял глаза на Руфа. – Но ты знаешь мои правила…
Руф кивнул с безнадежной покорностью.
– Ты выходишь из дела, – произнес Сириск огорченным тоном, – и с этих пор мы с тобой не знакомы. – Он бросил карты на стол – колода звонко ударилась о полировку, и верхние карты разлетелись в стороны. – Поверь, мне действительно жаль. – Он встал и, спрятав руки за спину, добавил: – Задаток можешь оставить себе. Как выходное пособие. – Он вежливо наклонил голову. – Прощай.
Руф медленно выкарабкался из кресла, растерянно потер лоб, неловко кивнул и направился к двери. Когда он взялся за ручку, Сириск заметил:
– Кстати, Руф, ты легко отделался. Другие, более суровые, чем я, за предательство убивают.
Руф обернулся и с горечью локачал головой.
– Нет, Сириск, это не предательство.
4
Комнатка находилась на втором этаже. В ней с трудом помещались кровать, шкаф и возле пыльного давно не мытого окна – столик. В комнатке висел густой и терпкий запах человеческого пота, табака и дешевой парфюмерии. Простыни на кровати были не первой свежести, с подозрительными желтыми пятнами… Осматривая помещение, Сириск брезгливо морщился и мысленно ругался, вспоминая цену за это убожество, названную хозяйкой – неопрятной и алчной теткой, ровесницей Сириска.
– Хорошо, подходит, – сказал он наконец, оборачиваясь к сыну хозяйки. Мальчишка проводил его сюда, на второй этаж, и теперь стоял, сунув руки в карманы, нетерпеливо переступая стоптанными башмаками.
Они спустились к хозяйке. Сириск заплатил за два дня вперед, а также за уборку и чистые простыни. Затем, сел в автомобиль, проворчал: "Живоглотка", глядя в сторону хозяйки, сверился с картой городка, прикинул кратчайший путь к Музею изобразительных искусств, и синий мощный "Яэон" медленно покатил по старым тихим и тенистым улицам с высокими густыми каштанами по сторонам.
Сириску рекомендовал хозяйку этой конуры один знакомый мелкий делец – любитель амурных приключений. Сириск знал о нем достаточно много, чтобы доверять его рекомендациям.
Хозяйка действительно оказалась не из любопытных, ей было безразлично, кто поселяется в ее ветхом трехэтажном доме, облупленном, давно не видевшем ремонта, когда жильцы приходят, кого приводят и что приносят. Единственное, чего она строго требовала, так это регулярной платы. Причем торговалась долго и азартно. Зато для полиции она никогда ничего не видела и не знала, В общем, надежный человек.
