Роберт Силверберг - Седьмое святилище
Зато здесь он под открытым небом и смотрит на настоящие звезды, и здешний воздух, хоть и сухой, тоже настоящий, а не искусственный, как в городе понтификов. Валентин был благодарен за это.
Вообще-то ему не полагалось покидать Лабиринт.
Его место как понтифика там, глубоко под землей, где многочисленные ярусы укрывают его от обыкновенных смертных. Коронал, младший правитель, живущий в замке на сорок тысяч комнат на заоблачной вершине Замковой горы, – вот активная фигура, представляющая собой монархическую власть Маджипура. Но Валентин терпеть не мог сырой Лабиринт, где высокий сан вынуждал его жить, и пользовался каждым случаем, чтобы улизнуть оттуда.
А в этом случае его вмешательство было прямо-таки обязательным.
Убийство Гуукаминаана – серьезное дело, требующее расследования на высочайшем уровне, а коронал Хиссьюн как раз отбыл на далекий континент Зимроэль. Пришлось понтифику заменить его.
– Любишь смотреть на небо, да? – Герцог Насимонте приковылял из своей палатки и стал рядом. В его хриплом голосе слышались нежные ноты. – Понимаю дружище. Хорошо понимаю.
– Я редко вижу звезды, Насимонте, там, где мне приходится жить.
– Приходится? – хмыкнул герцог. – Самый могущественный человек на свете – всего лишь узник? Сколько в этом иронии! Как печально!
– Я знал с того самого дня, как стал короналом, что когда-нибудь мне придется жить в Лабиринте. И я попытался примириться с этим. Ты же знаешь, я никогда и не думал быть короналом. Если бы Вориакс остался жив…
– Да, Вориакс… – Брат Валентина, старший сын верховного советника Дамиандана, которого с детства готовили к тому, чтобы занять трон Маджипура. Насимонте пристально посмотрел на Валентина. – Ведь это метаморф сразил его тогда в лесу? Теперь-то доказано?
– Какая теперь разница, кто убил его? – неохотно сказал Валентин. – Он умер, и его трон перешел ко мне, как к другому сыну нашего отца. Я никогда и не мечтал носить эту корону. Все знали, что она предназначена Вориаксу.
– Но его ждала иная судьба. Бедный Вориакс.
– Да, бедный Вориакс. Стрела поразила его, когда он охотился в лесу на восьмом году своего корональства – стрела из лука какого-то метаморфа, затаившегося в чаще. Приняв корону своего погибшего брата, Валентин обрек себя на неизбежное сошествие в Лабиринт, когда старый понтифик умрет и он, коронал, займет его место.
– Ты верно сказал – так распорядилась судьба. И теперь я понтифик. Но я просто не могу все время сидеть под землей – и не стану.
– Да кому какое дело? Понтифик может поступать, как ему угодно.
– Да, но не выходя за рамки закона и обычая.
– Ты сам творишь закон и обычай, Валентин. Ты всегда так поступал.
Валентин понимал, что Насимонте имеет в виду. Понтифик всегда был не совсем обычным монархом. Во время своего изгнания он скитался по свету как бродячий циркач, забыв о своем титуле из-за амнезии, которой наделили его сторонники узурпатора. Эти годы изменили его необратимо, и он, даже вернув себе свои права, продолжал вести себя так, как немногие короналы до него: общался с народом, весело проповедуя мир и любовь – и это в то время, когда метаморфы готовили свою тщательно выношенную войну против ненавистных завоевателей.
И когда война наконец вынудила Валентина принять сан понтифика, он тянул сколько мог, прежде чем сдать верхний мир своему протеже Хиссьюну и спуститься в подземное царство, столь чуждое его солнечной натуре.
За девять лет своего понтификатства он пользовался любым предлогом, чтобы выйти наружу. Все понтифики до него покидали Лабиринт разве что раз в десять лет, и то лишь затем, чтобы присутствовать на торжественной церемонии в замке коронала. Но Валентин убегал при малейшей возможности и шатался по свету, как будто по-прежнему должен был совершать Выходы, входившие в обязанности коронала. Хиссьюн в таких случаях проявлял большое терпение, но Валентин не сомневался, что молодого коронала раздражает столь частое появление старшего монарха на публике.
– Я меняю то, что считаю нужным, – сказал Валентин. – Но ради Хиссьюна я обязан лезть на глаза как можно реже.
– Ну, теперь, во всяком случае, ты вылез из-под земли!
– Так-то оно так, но на этот раз я охотно бы остался. Только потому, что Хиссьюн в Зимроэле…
– Как же, как же. У тебя просто не было выбора. Кроме тебя, это следствие никто провести не мог. – Они помолчали. – Скверное дело – это убийство, – сказал наконец Насимонте. – Подумать только – раскидали куски этого бедолаги по всему алтарю! Тьфу!
– А с ним, боюсь, пришел конец и нашим стараниям наладить отношения с метаморфами.
– Ты думаешь, тут замешана политика?
– Кто его знает. Но я опасаюсь худшего.
– Ты? Неисправимый оптимист?
– Правильнее было бы назвать меня реалистом, Насимонте. Реалистом.
– Как будет угодно вашему величеству, – засмеялся старый герцог. И снова наступила пауза, еще длиннее предыдущей. Потом Насимонте заговорил уже спокойнее: – Я должен попросить у тебя прощения, Валентин. Я был слишком резок сегодня, говоря о перевертышах как о гадах, которых следует истребить. Ты же знаешь, в самом-то деле я так не думаю. Я старый человек и могу порой ляпнуть такое, что сам себе удивляюсь.
Валентин кивнул, но промолчал.
– И еще мне не следовало говорить, что археолога убил кто-то из его сородичей. Ты верно сказал – выводы делать еще рано. Мы еще и не начинали собирать улики. Непростительно с моей стороны утверждать…
– Напротив, Насимонте. Очень даже простительно.
– Ваше величество? – растерялся герцог.
– Не будем играть в игры, дружище. Здесь нет никого, кроме нас с тобой, и мы можем говорить правду без прикрас, не так ли? Да, я сказал тебе, что рано делать выводы, но этот вывод так очевиден, что напрашивается сам собой. Нет никакой рациональной причины, чтобы кто-то из археологов-людей – или гхайрогов, если на то пошло, – вздумали убить одного из своих коллег. Впрочем, я не вижу, зачем это могло бы понадобиться кому бы то ни было. Убийство – такая редкость, Насимонте. Нам не понять мотивов того, кто способен это совершить, – однако кто-то тем не менее это сделал.
– Верно.
– А чьи мотивы нам понять труднее всего? По моей логике, убийцей почти наверняка должен быть перевертыш – участник экспедиции или тот, кто пришел извне с заранее обдуманным намерением убить.
– Да, это резонно. Но зачем было перевертышу убивать одного из своих?
– Даже представить себе не могу. Потому мы и приехали сюда в качестве следователей. И у меня такое чувство, что ответ, когда мы его найдем, не доставит мне удовольствия.
Археологи ужинали на открытом воздухе, под ясным черным небом с ослепительными звездами, льющими холодный свет на таинственные руины.
