Сергей Синякин - Партактив в Иудее
- Мардук. - Караванщик хозяйски развалился за столом и поковырял в зубах палочкой. Знак был добрым, он означал, что еда и питье караванщику понравились, и Кидаренок вновь задал свой вопрос, не нужно ли купцу что-нибудь из иерусалимских товаров. Спрашивал он из тайной корысти, понимал, что, выступая в торговой сделке посредником, мог иметь неплохой навар.
Караванщик, ковыряя в зубах острой палочкой, оценивающе разглядывал Кидаренка, потом пришел к какому-то выводу и поманил хозяина постоялого двора ближе. Кидаренок услужливо приблизился.
- Бычьи жилы достать можешь? - спросил караванщик. Кидаренок сразу вспотел. Бычьи жилы шли на изготовление луков и были стратегическим сырьем*. Римские соглядатаи следили за сдачей бычьих жил ежедневно - не успеют быка забить, они уже тут как тут со своими подсчетами. Узнают о сделке, мигом на столб отправят! Не-ет, с этим караванщиком нужно было ухо держать востро, опомниться не успеешь, как тебя на неправедный суд прокуратора потянут или первосвященники прикажут каменьями забить!
* Слава богу, данные устарели, поэтому за нарушение режима секретности и шпионаж в пользу враждебных держав автора уже не привлекут.
- Трус хорошего вина не пьет, - заметил караванщик. Это Кидаренок и сам знал. Смел тот, кто съел. А если съел, так, значит, и сыт. Трусость толкала его к осторожности, жадность подталкивала к безрассудству.
- Может быть, вам еще и воловьи кишки нужны? - с еле заметным сарказмом спросил он.
Воловьи кишки у римлян шли на катапульты и баллисты, и учет их велся еще более строгим образом, нежели учет бычьих жил. Если за жилы могли просто отправить на столб или крест, то уж за хищение воловьих кишок грозило обязательное распятие стремглав. Хорошего в этом было мало. Но и заработать можно было не только на хлеб и на масло с финиками.
- А ты не глуп, - похвалил караванщик. - Только вот не пойму я, можно с тобой дело иметь или доноса ждать надо?
Кидаренок оскорбленно прижал руки к груди.
- Ты подумай, - посоветовал караванщик. - Я доносов не боюсь, ты уж поверь, знаю, что говорю. Я уеду, а ты, друг, жизнью рискуешь.
- Не знаю, как называть вас, добрый господин, - сказал Кидаренок, все еще делая обиженный вид.
Обиженный или оскорбленный в сделке всегда особую выгоду имеет, обиду и оскорбление всегда загладить хочется, а как сделать это лучше, нежели отсыпав лишнюю горсть монет?
Караванщик, кривя губы, еще раз осмотрел его с ног до головы.
- Зовут меня, - сказал он, - Иоанном Соф-Оном, но ты можешь называть меня Софонием.
- Постараюсь вам помочь, благородный Софоний, - кланяясь, сказал Кидаренок. - Трудное дело, но если уж за дело берусь я, клиенты всегда остаются довольными.
- Щедрым бывает лишь тот, кто получает искомое, - усмехнулся караванщик.
- Вы останетесь довольны моим усердием, - сказал хозяин постоялого двора. - Надеюсь, не меньше, чем я порадуюсь вашей щедрости.
Караванщики поднялись из-за стола, и в это время обнаружилась пропажа головных уборов.
- Воров завел? - тяжело глянул Софоний на хозяина постоялого двора.
Кидаренок извинялся долго и косноязычно. Головные уборы караванщиков искали повсюду, даже в котлах посмотрели, но, разумеется, кидары так и не нашлись. Недовольно ругаясь и грозя хозяину, гости покинули харчевню, отправляясь к себе в комнату. Когда караванщики вышли, хозяин постоялого двора вытер со лба холодный пот. Ну и глаз был у этого Софония, тяжелый глаз, властный - еще немного, и Кидаренок сам бы достал из-за пазухи украденные головные уборы, которые словно теплые голубки пригрелись уже у него на груди.
Дождавшись, когда караванщики уйдут, Кидаренок прошел на свою половину, посидел немного, любуясь на свои новые приобретения, потом открыл сундук, до верху набитый самыми разнообразными головными уборами, и, облегченно вздохнув, бросил шапки сверху, мимолетно подумав, что скоро ему придется покупать еще один сундук.
Глава третья,
в которой рассказывается о прорицателе и его предсказаниях, рассуждаете" о пророчествах вообще
Прорицатель располагался в пирамидальном храме близ Иерусалима. Храм этот походил на гробницу царя Мосола*, и для его строительства были использованы фарерский мрамор и темно-коричневый баальбекский базальт. Строители храма рассказывали о путаных лабиринтах внутри него; по их словам получалось, что храм этот строили словно бы для быкоподобного Астерия. А уж запасных выходов в храме было как в норе у пустынной лисы - видимо-невидимо. Некоторые говорили, что предсказатель этот явный жулик, иначе зачем бы ему столько запасных выходов? Другие же утверждали, что в наше время и честному человеку нужно всегда иметь запасной выход, а уж предсказателю-то боги велели - мало ли кому станешь неугоден за откровенное предсказание смерти или иных каких несчастий.
* Не путать с иными похожими храмами. Автор в политику не лезет.
Сам прорицатель постоянно жил в тенистом подземелье храма, куда не допускался никто. Ходили слухи, что спит прорицатель в хрустальном гробу, желтый и жуткий, и лишь к полудню члены его начинают наливаться упругостью и силой, прорицатель открывает глаза и встает со своего ложа. Некоторое время он ходит по своему подземелью задумчиво и тоскливо, поет песни на непонятных языках, а ровно в полдень появляется на терраске храма в странном одеянии, и вместо ступней у него черные лакированные копыта, как у кентавров. С террасы оракул делает правой рукой ритуальные пассы и знаки толпе, а потом начинает говорить вещи столь чудовищные, что разум отказывается в них верить.
Чтобы услышать прорицателя, люди ехали и шли из самых отдаленных мест. Собирались у храма торговцы из Яффы и Газы, скотоводы из Раввы и Дебока, пастухи из Аравии, греки и фракийцы, фригийцы и лидийцы. Даже рассудительные арии и не верящие чужим пророкам египтяне, утверждавшие, что выше их Сфинксов в предсказаниях и нет никого, тоже сюда приходили. Возле храма предсказателя постоянно бил фонтан одежд, языков и наречий.
Коротая время в ожидании предсказателя, два крестьянина из окрестностей Газера неторопливо ели ячменные лепешки, запивая их дешевым кессарийским вином. Одного из крестьян звали Иавелом, другой же носил имя Ламех. Иавел был из рода Хужева, он уже слушал однажды оракула и сейчас, когда глиняный кувшин заметно облегчился, рассказывал бородатому и низкорослому Ламеху:
- ...маленький такой, вроде тебя. И шатает его, как раба, который неразбавленным вином до бровей набрался. Вылазит он, друг Ламех, на эту самую терраску, смотрит на нас и говорит на плохом арамейском. Бедные вы, говорит, дети своего времени! Коров вы пасете и овец, урожаи, говорит, собираете, а того, значит, не знаете, что через тысячу лет в небе будут птицы железные летать и смерть с небес сеять, а по земле колесницы железные поползут и огнем будут плеваться. Разгневаете вы, говорит, бога своего, и саранча зеленая землю захватит. Будет, говорит, коричневая чума властвовать над всем живущим на Земле две тысячи семьдесят пять дней и уничтожит племена сынов Ноевых - в печах будет жечь их подземным пламенем. А еще говорил он, что будут по морям лодки плавать, по воде и под водой, без весел и парусов, и одна только пагуба от них будет... Придет в моря и океаны Титан великий и столкнется с ледяной глыбой, и от этого будет гибель великому множеству людей. Тут свояк мой Аарон не выдержал, виданное ли дело, чтобы ледяные горы в морях плавали? Начал он предсказателя этого оскорблять, в невежестве его уличил, лгуном при всех обозвал. Он ведь грамотный был, наш Аарон, у хасидов одно время учился, в ктиторы его даже прочили. Предсказатель этот, Мардук, снял с головы плоский свой кидар и говорит Аарону. Ты, говорит, голубь, до завтрашнего утра не доживешь. Ты же Аарона видел, у него здоровья на троих хватит и еще детям останется. Встал он, Мардука этого дураком назвал, плюнул и ушел. И что ты, друг Ламех, думаешь? Тем же вечером наш Аарон куриной косточкой подавился! Хлопали мы его, хлопали по спине, да, видно, судьба ему такая выпала.
