Михаил Ляшенко - Человек-луч
— Сорок пятого…
— Молодец! — похвалил лыжник. — Прекрасно выглядите! Хотя рядом со мной — вы действительно юнец. Значит, тысяча восемьсот сорок пятого года?
— Да нет! — рассмеялся Юра обмолвке чабана. — Девятьсот сорок пятого.
— Как же вы сюда проникли?! — завопил встревоженный лыжник. — Что вы тут делаете?
— Меня привез Иван Дмитриевич Андрюхин…
Человек в свитере испытующе разглядывал Юру и, кажется, поверил, что тот говорит правду.
— Ага, будете участвовать в испытаниях. Так это вы… Слыхал! Похвально!… — одобрил он. — Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
Они подошли к широкому крыльцу. Казалось, что оно вытесано из золотистого хрусталя. В глубине крыльца, внутри эластичной массы, веселой процессией шагали семь мастерски сделанных гномов. Юра перепрыгнул, стараясь не наступить на их бороды. Двери сами бесшумно распахнулись, и они вошли в высокий, наполненный смолистыми запахами вестибюль, облицованный пластмассой, выделанной под кору березы. Все здесь поражало удивительной, корабельной чистотой. Из пластмасс были сделаны не только полы, стены, прозрачные потолки и золотисто-голубая крыша, которая сразу заставила Юру позабыть серый денек и наполнила его радостным ощущением веселого солнца. Из пластмасс в этом доме было сделано всё: мебель, занавески, скатерти, ванны, абажуры, подоконники, раковины, посуда… И совсем не чувствовалось однообразия материала: казалось, здесь собраны все драгоценные породы дерева, различные мраморы, благородные металлы, хрусталь, редкие ткани…
— Прогресс! — важно сказал лыжник. — Наука! В наше время ничего этого еще не было…
И так как Юра, жадно рассматривавший все вокруг, не поддержал разговора, он скромно добавил:
— Я ведь, знаете, ровесник Александра Сергеевича Пушкина…
Юру словно ударили по голове. С отчетливым ощущением, что он сходит с ума, Юра уставился на коренастого лыжника. Тот не обиделся.
— Да-да! Конечно, не верите? Проверьте- фамилия моя Долгов, звать Андрей Илларионович… Вам здесь всякий скажет. Год рождения 1799! Только Александр Сергеевич родился двадцать шестого мая, а я пораньше, да, пораньше! Семнадцатого февраля… Вот так! И, как видите, живу!…
Комната, предназначенная Юре, была нежно-синей и вся светилась, как прозрачная раковина. Мебель — белая, кремовых оттенков. Он еще не успел осмотреться, как над письменным столом серебристо вспыхнула часть стены, оказавшаяся большим экраном. С экрана весело смотрел на Юру и на лыжника Иван Дмитриевич Андрюхин.
— Ну как, нравится? — спросил он так тихо, будто был рядом.
— Спасибо… — Юра неуверенно раскланялся.
— Доставьте-ка его, пожалуйста, Андрей Илларионович, в Институт кибернетики… А с Деткой все в порядке!
Глава вторая
ИГРА
В суровом, несколько похожем на крепость, старинном здании Андрюхин встретил Юру и, по обыкновению посмеиваясь, предложил ему участвовать сегодня в хоккейном соревновании на первенство двух институтов. Команду кибернетиков будет возглавлять сам Андрюхин, команду долголетних — Юра.
— А судить игру попросим вас, — сказал Андрюхин, обращаясь к сидящему в углу молчаливому гиганту с розовым равнодушным лицом. — Не возражаете?
Тот молча наклонил голову.
К вечеру этого дня, показавшегося на редкость коротким, Юра поверил, что питомцы Института долголетия, среди которых не оказалось ни одного моложе девяноста лет, действительно способны играть в хоккей. Более того, он пришел к выводу, что для того, чтобы добиться победы над долголетними, пришлось бы порядком повозиться даже славной команде майского «Химика», где Юра, как известно, играл центрального нападающего.
Его все время не покидало ощущение нереальности всего происходящего; будто неведомая сила подхватила Юру и понесла в сказку. Но это не было сказкой; он мог пощупать романтические серые стены замка Института кибернетики, он ходил по комнатам воздушного дворца Института долголетия. Несколько раз в течение дня он проходил мимо подъезда и незаметно скользил глазами по маленькой вывеске: «Институт научной фантастики». Все было правильно! И ему очень хотелось выиграть сегодняшнюю спортивную встречу.
Однако вечером, когда он увидел, кого выводит на лед академик Андрюхин, надежды на успех значительно поблекли. Против «долголетиков» вышли на лед плечистые, розовощекие атлеты, такие же, как и тот, которому Андрюхин предложил судить. Они были похожи друг на друга, как близнецы. Среди зрителей и даже среди игроков Юриной команды пробежал сдержанный говор…
Сначала все походило на обыкновенную игру. Население городка заполнило все трибуны и скамейки. Оттуда, из темноты, как всегда, несся рев, то угрожающий, то подхлестывающий. Над отливающей ртутью седой ледяной площадкой — гроздья ярких ламп. К вечеру подморозило, воздух стал колючим и вкусным. И, выезжая на лед, Юра ощутил привычный, радостный подъем. Зрители встретили его выход удивленным и радостным криком:
— Бычо-ок!… Бычо-ок!…
Команда выстроилась, отрывисто прозвучали взаимные приветствия. Когда Юра и Андрюхин съехались к судье разыграть поле, Юру удивило, что судья, задавая свои обычные вопросы, громко прищелкивал языком. Еще более удивился Юра, когда Андрюхин с отеческой заботой поправил у судьи на шее свитер, после чего тот стал говорить без прищелкивания…
Уже на первых секундах игры Юре удалось сравнительно легко вырваться к воротам противника. Он сильно бросил шайбу, уверенный, что гол есть. Но вратарь оказался на месте: подставленная клюшка ловко отразила Юрину шайбу в дальний угол. Игра началась…
В схватке у борта Юра попробовал провести силовой прием. Он налетел на противника, но ему показалось, что он налетел на стену; никакого ответного толчка, ощущение полной непробиваемости… Во второй раз Юра попробовал толкнуть сильнее: то же самое! Глухая чугунная стена, а не человеческое плечо, способное поддаваться. Такой силы ему еще не приходилось встречать. Удивляло также, что эти гиганты сами не применяли силовых приемов.
Вскоре Юра заметил, что команда гигантов играла как-то вяло. Они с редкой точностью отбивали шайбу, передавали ее друг другу, но по воротам били слишком медленно, обязательно выходя прямо против вратаря. Поэтому успеха они пока не имели. Иногда происходило что-то странное; как только удавалось перехватить их передачу, гиганты терялись. Тот, кто бросал шайбу, как будто примерзал ко льду, не в силах сообразить, что произошло. Тот, кому адресовалась шайба, вел себя еще более странно: как слепой, он удил ее клюшкой перед собой, хотя шайба давно ушла дальше… Только Андрюхин, появлявшийся то в защите, то в нападении, вносил в игру подлинное спортивное оживление.
